Улыбка ее стала горькой.
«Бедная, беспомощная, бездомная Ольга. Она умерла в полном одиночестве в Париже в 1945 году. Я узнала о ее смерти годом позже. Поклонники один за другим покинули ее, Лурье уже перебрался в Америку. Умерла уже немолодой, среди своих кукол, шляпок и любимых птичек. Не знаю, откуда у нее взялась эта страсть к птицам: мне рассказывали, что вся квартира Ольги была увешана птичьими клетками. Птицы стали свидетелями ее агонии, а вовсе не Судейкин, ее единственная настоящая любовь, и не думающий поддержать Ольгу в трудные для нее часы».
Измученная угрызениями совести, я была не в состоянии защитить свой выбор, свое молчание, свое одиночество. Анна столько натерпелась из-за доносчиков! И что теперь могу предложить ей я, кроме истории о двух раненых жизнью, ищущих близости женщинах, которую я хотела написать? Вместо ненаписанных слов остались одни троеточия…
Я ни слова не сказала ей о своих показаниях в Народном комиссариате, решив не беспокоить ее понапрасну. Довольно того, что она пережила в своей реальной жизни, и ее теперешнее пребывание в чужой стране само по себе являлось продолжением трагической цепочки событий.
Мой быт, озаряемый присутствием Анны, даже когда она не появлялась в зеркале, казался вполне размеренным. Я объясняла это ее усталостью, хотя в действительности усталость ощущала только я.
Я передумала ехать на могилу брата Анны, даже если бы мне и удалось ее разыскать. Что это даст после стольких лет? Кроме, конечно, горечи, которую Анна ощущала при мысли, что некогда она отреклась и от этого брата? Правда, Ахматова больше не возвращалась к этой теме, что было мне на руку.
История ее поколения написана в ее стихах и молчании. Скорбный «Реквием» Ахматова посвятила своему сыну Льву и несчастьям русского народа. Весь параноидальный вихрь XX века нашел свое отражение в ее творчестве. Я думала о том, что Анна жила в стране, где портреты без конца менялись, города меняли свои названия, памятники сносились или переносились в туристические парки, и сегодняшние люди принадлежали уже к иному, чем в ее эпоху, виду. Но разве и в истории и моей страны не случалось нечто подобное, правда, не в такой степени?
Таких людей, как Анна, можно считать счастливыми уже потому, что они были свидетелями мировых трагедий. Они всем сердцем полюбили города, ставшие частью их творчества. В этом было их богатство. По-настоящему бездомной была я. Женщина, не пролившая ни одной слезинки о своем родном городе. С моим городом меня не связывали сильные воспоминания.
