Это был его первый арест. В ту ночь я была вместе с ними. В квартиру вошли пятеро – три агента и два свидетеля, как и полагалось по закону. С ордером на арест. Когда они ушли, уводя Осипа, мы остались вдвоем с Надей. Мы не знали, за что его арестовали, хотя особого значения это не имело. Стихотворение о Сталине им тогда найти не удалось. Вскоре пришел и мой сын Лев, и мы в испуге прогнали его. Агенты вернулись, чтобы закончить обыск, и вновь не смогли найти то, что искали. Чуть позже мы узнали, что стихи уже были в руках следователя. Три года провел Мандельштам в ссылке. Ненадолго его отпустили, в затем арестовали снова, в 1938 году. Умер он во Владивостоке, в пересыльном лагере. Тогда я начала писать свой “Реквием”. В последний раз я видела его осенью 37-го года. Мандельштам был в плохом состоянии, дышал с трудом. Надя оставалась с ним до конца. Они приехали в Ленинград, и им негде было жить. Последовал новый арест. О его смерти я узнала из письма их соседки по московской квартире. Это был настоящий кошмар…
Все эти годы преследуемые Мандельштам и Надя мыкались по разным углам. Их укрывали друзья, рискуя жизнью, чтобы спасти “ужасных террористов”. Они делили с гостями свою нехитрую пищу, зачастую – пустую пшенную или гречневую кашу, беседуя с ним всю ночь напролет, до самого утра. После смерти Мандельштама по друзьям скиталась Надя.
Это было время, когда любой следователь, любой начальник ЖЭКа, любой сосед могли превратиться с маленьких диктаторов. А любой человек мог легко сделаться их жертвой. И дело было не только в вожде: жажда выжить любой ценой и власть отравляли природу. Целое поколение вело себя так, будто ненавидело свободу. Будто жаждало насилия и авторитаризма. Поэзия сделалась опасным врагом народа. Но поэзию невозможно было уничтожить, зато можно было уничтожить поэта…
Осип кричал, шутил, нарушал все правила. Никак не мог сдержаться. До последнего часа не уставал изумляться тому, что происходило вокруг.
Для меня Осип был не только великим поэтом, таковым его признали позже, но и великим человеком. Самым близким мне человеком. Несмотря ни на что, я продолжала жить. Наверное, судьба подшутила надо мной, позволив вкусить позднюю славу, когда никого из моих друзей уже не было в живых».
Немногие поэты подарили нам чудо поэзии, сумели превратить события в стихи и заслужили бессмертие. Нет ничего удивительного в том, что отчаянный голос Ахматовой пришелся некстати в эпоху, которая намеревалась изменить мир. К людям относились по простому принципу: или с нами, или с врагами. Но разве не в этом заключается трагедия всех эпох, которые воспринимают только белое и черное и отказываются признать существование даже серого цвета?
