Бабуля угостила меня чаем с конфетой и вышла вместе со мной на улицу. В автобусе она купила мне билет. Это была моя единственная встреча с бабушкой и дедушкой. Они, правда, дали мне номер телефона отца.
Отец. До моего переезда в Москву я его не знала. Мать даже не говорила о нем никогда. Случайно наткнувшись на ее старые дневники, запылившиеся тетрадки, лежавшие, перевязанные бечевкой, в темном углу чердака, наполовину залитые дождем, затекавшим сюда в оконную щель, я перебрала их сначала просто так, в тайне от матери, а потом стала целенаправленно искать. Либо дату рождения, либо дату зачатия. Ровно за 9 месяцев до моего появления на свет, в этих листочках была совершенно пустая страница с коротким росчерком посередине. Аркадий Прокудин — Москва. Никаких описаний, разговоров, сцен нежности, или свиданий. Ничего. Но немому и буква — слово. Я-то вообще ничего не знала. А знать хотелось. Ну не из пробирки же меня вытащили в кунсткамере.
Когда я начала его искать, то делала это исключительно из любопытства. И тут мне повезло. Он оказался крупным человеком, имеющим деньги и, наверное, власть. Я ничего не понимаю в бизнесе, но, кажется, это было что-то связанное со строительством. Мы встречались с ним несколько раз в год в течение тех лет, что я училась, и каждый раз на наши встречи он приезжал на новой машине. Помощи от него никогда не было. Обычно не было и звонков. Кем он меня считал и почему держал на расстоянии — я не очень старалась заморачиваться этими вопросами. Есть кто-то родной в городе, ну не помогает, может, хочет посмотреть, что я сама смогу. Я тешила себя надеждой, что в случае чего, я всегда смогу к нему обратиться. И вот этот «случай чего» — настал. Никто в Москве не знал, что у меня есть отец. Его номер я хранила в глубинах моей памяти, запомнив его легко и сразу, как только увидела написанный толстым карандашом на обрывке газеты, протянутой мне дедом. Хвастаться тут было нечем, и я помалкивала, охраняя эту тайну от всех. Даже матери я не позвонила и не сказала, что нашла отца, чтобы не волновать ее не значащими вобщем-то ничего фактами.
— Езжай к матери, — повторил он свой отказ.
Ну уж нет, домой я не поеду. Лучше умереть. Мать. Мать была учительницей в заштатной белорусской деревушке. Во дворе ходили куры и кот. Я до сих пор содрогаюсь при воспоминании о нашем туалете. С выгребной ямой за стенкой, которую приходилось чистить именно мне.
* * *
— Пап, мне глаз выбили, — попробовала я объяснить ситуацию ближе к реалу. — Я не могу сейчас ехать домой без паспорта, без глаза. Надо мной вся деревня смеяться будет. Мне документы нужны даже для того, чтобы купить билет, — уже совсем тихо добавила я.
