— Дай свой жилет, — кивнула она шоферу. — И рубашку… тоже сними.
Шофер неохотно снял с себя одежду.
— Ничего, ничего, — скороговоркой пробормотала врачиха, увидев недовольную гримасу парня. — Не замерзнешь.
Она сдернула с сидения грязную просиженную тряпку неопределенного цвета и повертела ее в руках.
— На вот, надевай прямо поверх своей рубашки. А халат больничный сними, — она протянула мне вещи. — Сначала — конспирация. А то нам потом опять тебя штопать.
— Да кто меня узнает — без глаза. Волосы подберу, и все.
— Девочка, ты не знаешь, с кем имеешь дело. Никогда нельзя недооценивать болезнь. Лучшее лечение — это профилактика заболевания. Они же делали фильм… Кто знает — какая у них возможность запоминания… Да что я тебе объясняю! Ты же биолог…
Не замолкая, в каком-то яростном приступе разговорчивости, она помогала застегнуть мне чужую рубашку и жилет. Я растеряно натянула на себя мужские вещи. Короткая ночнушка нелепо торчала из-под клетчатой сорочки шофера.
Женщина присела на корточки у лужи и опустила руки в мокрую грязь, с прилипшим к ней тополиным пухом. Погрузив их полностью и вымазавшись основательно, она поднялась и стала вытирать их о шоферские шмотки.
Вопль протеста раздался из глубины кабины.
— Молчи, дорогой. Отстираем. Простая грязь. Главное, чтоб потом крови не было.
Она схватила тряпку и обвязала ее вокруг талии, сделав прочный узел.
— Вот так хорошо будет. Тряпку обмазывать не буду, — оценивающе оглядела она плоды своего труда. — Теперь волосы. Тут ты права. Они тебя по волосам могут узнать, — она сняла свою докторскую шапочку и тоже вымакала ее в грязи. В заключении всей операции, просто вытерла руки о мое лицо.
— Отлично! — удовлетворенно бросила она. — Где тебя высадить, чушка?
— Во дворах, напротив Макдоналдса, на Тушинской. А в больницу я уже сама доберусь. Пешком. Там два шага.
Потапенко сидел на подоконнике распахнутого настежь окна. Жара заставила его снять рубашку. Худенький, подростковый торс нелепо сочетался с круглыми, черными очками, привычно сидевшими на кончике носа. Он лениво жевал бутерброд с докторской колбасой и запивал его лимонадом. Это была маленькая стеклянная бутылка, такие продавались много лет назад и были заветной мечтой каждого, умевшего клянчить ребенка. «Буратино» — уверенно гласила надпись на этикетке. Тополиный пух, так внезапно открывший летнюю хмарь, нагло летел в окно, щекоча нос и облепляя сладкое горлышко бутылки. Потапенко сплюнул.
