— Приветствую вас в гарнизоне Цвергберга, господин наместник!
— Так-то лучше, — устало произнес юноша.
Гайрон попытался представить, чтобы с этим боровом сделал Клемий, преподаватель воинской дисциплины и строевого порядка, но не смог, потому что подобного поведения никогда не было и не могло быть в стенах академии.
— Веди меня в кабинет центуриона, — приказал наместник, — Немедля…
— Немедля, — тихо повторил толстяк, — Как прикажете, господин наместник…
Широкая, щуплая спина префекта быстро исчезла в полутьме претория.
— Драйк, Рибо, займитесь лошадьми, — остановившись на пороге, сказал Гайрон, — Слай и Ксен идите со мной, Трен останься у двери…
Свита наместника тут же спешилась, и каждый выполнил то, что было приказано. Несмотря на юность и отсутствие опыта лучший выпускник военной имперской академии умел придать голосу необходимую в таких делах твердость.
С удивительной скоростью в коридоре, ведущем к центру здания, появился Кидр с зажженной свечой.
— Прошу, следуйте за мной, господин, — учтиво произнес он.
Гайрон пошел за ним. Дойдя до центрального зала, префект повернул направо.
— Постой, — окликнул его наместник.
— Да, господин.
Кидр развернулся, и пламя свечи отразилось на медных дисках штандарта центурии стоявшего в центре за небольшой аркой. Диска было всего два с изображениями сжатого кулака и башни, что говорило о том, что легионеры этого гарнизона не участвовали хотя бы в одном значимом сражении и уж тем более не заслужили ни одного знака почета. На перевернутом «рогами» вверх полумесяце венчавшем древко висело красное тканое полотно с изображением двух кистей в железных наручах, сведенных у расположенной посередине бревенчатой башни. Подобную символику в империи использовали для пограничных подразделений.
— Храню как святыню, — поспешно выдал толстяк, увидев, куда направлен взгляд наместника.
В просторном темном кабинете центуриона деревянные ставни плотно закрывали два небольших окна. Воздух здесь застоялся настолько, что его можно было попробовать на вкус, плотный и кислый, как пропавший студень.
— Ксен, открой окна, — попросил Гайрон.
— Так, темнеет… — с опаской посмотрев на Ксена, пробормотал префект.
— А ты что же, темноты боишься? — усмехнулся здоровяк, открывая ставни.
— Не то чтобы темноты, — запричитал толстяк, — скорее того, что в ней водится. Я-то сам не видал еще, но народ всякое рассказывает. Место здесь нехорошие, глухие…
Спрятав глубоко внутри чувства разочарования и подавленности четким шагом, с гордо поднятым подбородком молодой наместник обошел широкий деревянный стол, стоящий напротив двери и по-хозяйски устроился в высоком деревянном кресле, обитом волчьими шкурами. На столе перед ним лежала большая книга, с широкими страницами исписанная мелкими строчками с рядами цифр и каких-то странных закорючек.
