Первое января 1801 года в большинстве западных стран отмечалось как праздник, а в Японии то был самый обыкновенный день середины зимы – семнадцатое число одиннадцатого месяца. Элегантные горожанки щеголяли в многослойных стеганых одеждах. Дозорные высматривали, не вспыхнет ли где пожар. Уличные торговцы продавали с лотков печеный сладкий картофель. Сельские жители латали крыши, плели веревки, ухаживали за зимними посевами зелени и редиса. Закончился сезон сбора урожая, наступала пора расчетов – и японцев беспокоило лишь, смогут ли они заплатить подати. Для этой цели крестьяне складывали в горах древесину, а на побережье заполняли бочки сухими водорослями; в хозяйстве всегда имелись запасы соевых бобов и риса. Некоторые крестьяне, у кого водились монеты, расплачивались ими. Подати взимались с любого, даже самого мелкого, селения в каждой из шестидесяти шести японских провинций – их взыскивали в пользу как местного землевладельца, так и сегуна. Сегун Токугава Иэнари управлял всей страной из своего замка, находившегося в столице Эдо. То был большой густонаселенный город, в котором проживало более миллиона человек[7].
Зимой, в самую темную ее пору, когда на Западе вовсю праздновали Новый год, в Японии выписывали к оплате десятки тысяч налоговых счетов. На каждый документ ставилась печать, тушью и кисточкой срисовывались с него множество копий, во все концы страны посылались гонцы, вручавшие эти счета людям с натруженными, мозолистыми руками. Один из таких счетов оказался в доме буддийского священнослужителя Эмона[8], жившего в деревне Исигами, находившейся во многих днях пути от шумного Эдо с его богатыми домами и театрами кабуки. Маленький храм, в котором служил Эмон, стоял у подножия крутых гор в провинции Этиго – в самом сердце японской местности, где за долгие зимние месяцы выпадает больше всего снега[9]. Вот и сейчас в этом краю луговых трав, рисовых полей и деревянных домов с соломенными крышами зима вошла в полную силу. Соседи Эмона уже отремонтировали плетеные соломенные сапоги и снегоступы[10], укрепили кровельные перекрытия, укутали капризные растения плотными плетеными циновками, а окна завесили тростниковыми ковриками[11]. К одиннадцатому месяцу землю укрывал толстый слой снега, с каждым днем становившийся все выше. Временами поднимался сильный ветер, он еще больше заваливал поля снегом, нагромождал сугробы, заметал пересекавшие деревню извилистые тропинки и узкие каналы
