Незнакомка в городе сегуна. Путешествие в великий Эдо накануне больших перемен | страница 3



 – как «мелкая золотая монета», мон – как «медная монета». Кроме того, японская система исчисления лет человеческой жизни приведена мною к западному стандарту. Положим, если брать в расчет традиционные представления японцев, которые при появлении на свет ребенка сразу начисляли новорожденному один год жизни, Цунено умерла в 1853 году в пятидесятилетнем возрасте, однако я пишу, что она умерла в сорок девять лет. Все даты указаны мною по григорианскому календарю – это выглядит не всегда корректно, так как традиционное японское летоисчисление совсем иное, нежели западная система, и границы годов двух календарей чаще всего не совпадают, но я так поступаю ради удобства восприятия. Например, двенадцатый месяц тринадцатого года Тэмпо я обозначаю как двенадцатый месяц 1842 года, хотя на самом деле в Европе и США тогда уже наступил 1843 год. Наконец, многие персонажи моей книги меняли в течение жизни свои имена или носили в одно и то же время более одного имени. Дабы не запутать читателя, я везде называю их по той версии, которая первой встретилась мне в источниках.

Пролог

В первый день нового века, первого января 1801 года[2], американский президент Джон Адамс открывал для приема широкой публики только что достроенный и еще не обжитой Белый дом[3]. На другом континенте, в Лондоне, церковные колокола возвестили о рождении Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, и на флагштоках был впервые поднят обновленный Юнион Джек – союзный флаг с добавленным косым красным крестом Ирландии. Наполеон уже вынашивал планы грядущих военных побед[4], а парижане вовсю праздновали свой традиционный Новый год, отмечая его вопреки французскому республиканскому календарю, которым этот праздник не признавался[5]. Вот и завершился XVIII век, однако отголоски его революций все еще штормовыми волнами обрушивались на людские судьбы. Американские газеты публиковали смелые прогнозы, не только касающиеся их страны, но и охватывающие все человечество: на смену тирании придет свобода, на смену суевериям – просвещение, а республиканизм победит монархию. Новое столетие «сулит великие перемены, которые потрясут основы мироустройства», провозглашала пресса[6].

Однако по другую сторону огромного беспокойного океана, далеко за пределами могучих гор и равнин Нового Света лежал край, где не предполагалось никакого нового столетия, а поэтому никто не собирался ни праздновать его приход, ни произносить тосты, ни заглядывать в будущее. В тех землях придерживались собственного лунного календаря, и лишь немногие посвященные знали, что наступающий год – тысяча восемьсот первый. Для большинства жителей Японских островов шел двенадцатый год Кансэй – и было это вовсе не начало эпохи, а ее середина. Пока мощная волна революций перекатывалась от одного государства Атлантического региона к другому, далекая от всех потрясений Япония, напротив, мирно плыла по волнам, пожалуй, самого спокойного времени своей великой истории. Прошло почти двести лет с тех пор, как в стране кто-то воевал. В течение этих двух веков – пока Европу раздирали кровавые религиозные конфликты; пока в Китае успела рухнуть династия Мин и отзвуки ее падения пронеслись по всему Азиатскому материку; пока монархи разных стран всходили на эшафоты; пока на карте мира появлялись новые государства; пока возникали и распадались великие морские империи – в Японии продолжалась эпоха мира и спокойствия. И казалось, ей не будет конца.