Так нельзя!
П.Б./ Прочитав вашу пламенную речь, в который раз убедился в том, какое могучее воздействие оказывают Дневник и мемуары Софьи Андреевны на современных женщин. Особенно на тех, у которых есть опыт материнства и семейной жизни. Просто сокрушительное воздействие!
Когда я писал книгу «Бегство из рая», я даже отдаленно не представлял, какого «джинна» я выпускаю из бутылки. Как Софья Андреевна по всем статьям «побьет» Льва Николаевича в глазах читательниц. В каком крайне невыгодном свете предстанет он перед ними. И если бы я писал эту книгу сейчас, я бы еще подумал, стоит ли выпускать этого «джинна». Ведь любителей и любительниц читать чужие мемуары и дневники не так много, это все-таки специфическая «литература», не детективы и не любовные романы. И иногда я грешным делом думаю: вот и пусть бы весь этот, как сказали бы сегодня, «камингаут» Софьи Андреевны с ее невероятным талантом в описании всего, что касается женской физиологии и психологии, остался среди маловостребованного чтения для «специалистов».
Ведь то, что она делает с читательницами своей дневниковой и мемуарной прозой, это «против правил». Я не понимаю, как она это делает, и это, конечно, очень «круто», но не могу не видеть в этом определенную манипуляцию читательским сознанием. И, может быть, сила этой манипуляции именно в том, что автор не сознает того, что она делает.
В прошлом диалоге я уже цитировал эпизод из «Моей жизни» с мучительным кормлением их первенца Сережи. А теперь процитирую эпизод из ее воспоминаний февраля 1875 года, где она описывает смерть годовалого сына Николушки.
Три недели продолжалась мучительная рвота, неделю Николушка был без сознания и три дня были непрерывные конвульсии. Думая, что он кончается, я за неделю перестала кормить его грудью и с ложечки вливала ему в рот воду. Но он так жадно хватал ложку, что мне стало страшно, что ребенок с голоду умрет. Я дала ему опять грудь. Не могу вспомнить без ужаса, как этот ребенок, уже потерявший всякое сознание, как зверек, схватил грудь и стиснул ее своими острыми 7-ю зубками. Потом он начал жадно сосать. Вид этого потухшего человеческого сознания и идиотизм в глазах, которые еще так недавно смотрели на меня весело и ласково — был ужасен. И так я прокормила его еще почти неделю. За сутки до смерти все маленькие члены Николушки закоченели в неподвижном состоянии, кулачки сжались, лицо перекосилось.
(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)
Понимаете, так нельзя! Мне трудно это объяснить, но ТАК НЕЛЬЗЯ! Это даже не Дневник, это мемуары, которые писались сорок лет спустя, и она знала, что это уж точно будут читать другие люди, но не потому что она 15 раз была беременной, а потому что она ЖЕНА ТОЛСТОГО. Но после этого «чтения» возникает острое желание оживить Льва Николаевича, поставить его к стенке, расстрелять, потом снова оживить и снова расстрелять, и так — 15 раз по числу беременностей его жены. Она этого добилась своими мемуарами? Она этого добилась. Вопрос — зачем?
