.
Не отвергая теории западноевропейских социалистов и оставаясь на почве «крестьянского социализма», Михайлов исходил из русских условий, где жизнь выдвигала на первый план вопрос о земле. Решение же «фабричного вопроса» Михайлов отодвигал на второстепенный план, или на неопределенное будущее.
Русские землевольцы внимательно следили за развитием теории «западно-европейских социалистов». И все же Кравчинский неоднократно указывал на неприемлемость западных теорий к русским условиям. Еще до выхода первого номера «Земли и воли» – 24 июля 1878 г. в письме к В. Засулич, А.М. Эпштейн и Д.А. Клеменц Кравчинский писал:
«…Тяжелый опыт нескольких лет не мог не убедить всякого трезвого человека в том, что „научный социализм“, социализм западный совершенно отскакивает от русской массы, как горох от стены… Много ли в рядах социальных революционеров крестьян и рабочих? Велико ли процентное отношение их к представителям элемента инициаторского, по преимуществу интеллигенции? Хорошо, если один на 10 – 20 найдется… А посмотрите: ведь народ тоже живет своею умственною жизнью. В нем тоже происходят свои умственные движения… Мы же… проходим не понятые, не услышанные… Начинается новый, очень серьезный период в нашем движении. Все почувствовали, что таким путем, каким шли до сих пор, идти дальше нельзя. Необходимость приноровиться к местным условиям, прислушаться к голосу массы, войти в круг ее мировоззрения созналась всеми»[210].
Разногласия в составе «Земли и воли» по программным вопросам не могли пройти мимо Кравчинского. Для доказательства особых путей развития России, отличных от Западной Европы, и во избежание дальнейших противоречий между «книжниками» и «практиками» Кравчинский убеждает своих заграничных друзей в том, что западный социализм совершенно не годится для русской массы. Он предлагает приспособиться к русским условиям, «прислушаться к голосу массы, войти в круг ее мировоззрения» и «создать возможно широкий союз всех действующих сил»[211]. И в первом же номере «Земли и воли» (25 октября 1878 г.) Кравчинский обратился с призывом
«бросить ту иноземную, чуждую нашему народу, форму наших идей, заменить ее тою, которая ему свойственна, близка и родственна… Пять лет тому назад мы сбросили немецкое платье и оделись в сермягу, чтобы быть принятыми народом в его среду. Теперь мы видим, что этого мало, – пришло время сбросить с социализма его немецкое платье и тоже одеть в народную сермягу»
