Шмуэль цокнул языком и значительно пошевелил пальцами:
— Ты не понимаешь, братец? Тут особый интерес. — Шмуэль начал постепенно рассказывать свою историю и заглушил ею Цодекову; сначала тихо, а когда начали подходить новые слушатели — громче.
Уже несколько станций проехали, а Шмуэль все еще испытывает свои часы, настоящие «загряничные» часы. А они опаздывают, а они опаздывают, а ведь часы эти только что из рук часовщика.
Перед выездом Шмуэль зашел к Леве Кривому, часовщику (это такой часовщик, что к нему в Сквир едут отовсюду ремонтировать часы), и попросил его, чтобы тот посмотрел и почистил его мозеровские часики. Это не шутка, Шмуэль едет в Биро-Биджан. Там не только нет часовщика, а даже не знают, что такое часы.
Шмуэль — значительная персона в своем местечке. Все время он был сторонником большевиков и их власти. Вот эта метка на голове от «белой» пули, которая попала в его череп; вошла внутрь, перемешала все мозги и нервы, а потом вышла снизу, около шеи. От этого теперь часто шумит у него в голове.
Когда в Сквире организовался местечковый совет, то Шмуэль был там отчасти за секретаря, отчасти за курьера. Потом он «замарался» из-за нескольких пудов хлеба, которые ему не следовало покупать. А последнее время он столярничал, а когда и плотником был, — как кустарь.
За всю свою жизнь Шмуэль ничего не просил. Но если уж доводилось ему обращаться к кому-нибудь, то уже тот никогда не отказывал.
Сейчас, когда Шмуэль попросил Леву посмотреть часы, Лева пошутил. Сказал, что в часиках не хватает «спруджинки». Но Шмуэль знал, что Лева все ему сделает, как положено, и починит, и был в этом уверен. А вышло, что от станции Ряжск часы уже начали капризничать. Потом Шмуэль сверил их в Кензино, в Пензе и дальше, а часы опаздывают не больше и не меньше, чем на целый час. Может, они где остановились, часы. Ага, а как же они сами снова пошли. Очевидно, они просто опаздывают, и точка.
— Да не отсохла бы у него другая нога, у этого кривого часовщика…
— Ай, какая мудрость! Ведь в Пензе солнце вращается иначе. Потому и в Бербиджане солнце вращается так, что оттуда в Америку перебраться — раз плюнуть.
Все знает он, Зелик-сапожник. Да и про Биро-Биджан он знает года, наверное, два, а то и все три. А что, разве нет? Если так, то никто газет не читает. Он сам тоже не читает. Он не рабкор. Но про Сибирь он уже давно слышал. А про страну там для евреев он тоже давно слышал.
— Всегда у него такая удача: про все он знает давно. Про царскую армию он знает. Про Красную армию знает. Про все на свете знает.
