Хаим Пустыльник — никуда ни на шаг. Его ничего не интересует. Хоть что там будет — ему все равно. Пусть он только приедет в Биро-Биджан, тогда уже он будет знать, что делать. Пусть его только оставят в покое.
— У нас в Биро-Биджане… видно будет, что делать, — говорит всем Хаим Пустыльник.
Пришло же ему в голову, «перводнику», в Ряжске пересаживаться.
Цодек Штупер в растерянности. Он стоит в новом брезентовом костюме, который ему выдал Киевский Озет, перед проводником, ухватив его за грудки, и трясет его прямо в проходе вагона.
Т-ты р-разве перводник? Т-ты… ты. да ничего. Люди тут сидят, так я не хочу говорить. А то я бы тебе сказал.
Проводник съежился. Может, от Цодековой тряски, а может, чтоб не застревать в проходе. Он тихо, но с чувством, горячо убеждал, что в Ряжске следует пересесть. Он еще повторил, что в Ряжске надо пересесть. Таки из тех мотивов, что кто хочет ехать из Киева в Биро-Биджан, тот должен в Ряжске пересаживаться.
— Т-так ты го-говоришь? — уже отпустив проводника, Цодек Штупер, очевидно, под впечатлением «мотивов». Птичье подвижное лицо свое он сменил с готового заклевать того на безразличное. И, как птица длинным клювом, сначала бил в одну точку, потом так же долго в другую. — Ну, а парни? А п-парней мы оставили. Л-лучших па-парней остав-вили. Парней — один к одному — оставили. А особенно, лу-лу-лучшие вещи оставили. Все хорошие вещи. Са-са-самые д-дорогие вещи там с ними остались. Та-таких вещей нельзя оставлять. Те парни все ж таки мальчишки. Ш-ш-швейная м-м-ашинка со всеми хорошими вещами осталась. П-понимаешь? Вы понимаете?
Цодек в новом брезентовом костюме своем вертелся во все стороны, заглядывал каждому в глаза, каждому что-нибудь говорил. И кто чужой проходил — тот останавливался, ждал, чтоб Цодек немного отошел в сторону и освободил узкий проход, или смотрел на «пылкого гражданина в спецкостюме».
Немного погодя Цодек Штупер подсел к Шмулю-сквирянину и начал ему повторять все сказанное утром. Шмуль сквирский слегка качал своей большой головой и иногда добавлял:
— Да, да, да.
Однако Цодек Штупер не был уверен, выслушает ли его Шмуэль. Когда Шмуэль поддакивает головой, он тогда смотрит на часы и что-то про себя считает.
— По-понимаешь, Шмуэль, им-м-менно те парни, те главные остались. Лу-лу-лучшие ве-вещи остались. Ско-сколько мы едем, а о-они не догоняют нас. Или я знаю? Так себе. Е-едется вместе. Бо-большой коллектив… — и вдруг раздраженно выкрикнул: — Смо-смотри, чего ты смотришь на часы?
