Папины письма. Письма отцов из ГУЛАГа к детям | страница 58
(11.11.1935).
Сейчас Михаилу Ивановичу 97 лет. Живет в Малаховке. На калитке — все тот же адрес: Школьная улица, дом 2. На крыше дома — веселый петушок-флюгер, а посаженные возле дома в 1931 году вместе с отцом деревья — сосна и береза — упираются в небо.
>Ворота дома Сухановых. Малаховка, 2014
Борис Шустов
«Первая моя мысль, когда я просыпаюсь, и последняя, когда я засыпаю, — о тебе, любимая моя девочка»
>Борис Сергеевич Шустов. Москва, 1930
Поводом для этих воспоминаний послужила палка с аккуратно подобранными и подшитыми в ней письмами. В середине 1960-х годов, незадолго до своей кончины, ее передал мне отец — Борис Сергеевич Шустов (1902–1968). В 1938 году его арестовали и осудили по статье 58-10 ч. 1 УК РСФСР на 5 лет лишения свободы с поражением в правах на 3 года.
Я родилась 14 декабря 1932 года. К моменту ареста отца родители мои были в разводе, каждый создал свою семью. В 1940 году моя мама умерла. Я осталась с отчимом. Еще будучи в заключении, отец начал меня разыскивать. Все «этапы» этого розыска оказались отражены в письмах, которые он мне передал. Я считала и считаю своим долгом сохранить память об этом незаурядном человеке.
Инна Шустова
Мой отец по рождению принадлежал к кругу людей, уничтоженных революцией. Их окрестили «контрой», «белыми», «врагами народа». Отец не считал себя ни тем, ни другим, ни третьим. Он встретил революцию пятнадцатилетним юношей, вместе с семьей во время Гражданской войны должен был эмигрировать, но болезнь старшей сестры этому помешала.
До революции они жили в собственном доме в Петербурге. Когда Боре было четыре года, старшей сестре Жене шесть лет, а младшей, Нине, два года, к детям взяли бонну-немку. Она ни слова не знала по-русски, и детей на долгое время изолировали от всякого общения: они все время были только под ее присмотром. Через два месяца дети бойко лопотали по-немецки.
Отец в конце жизни признавался, что ему безразлично, на каком языке думать — русском или немецком. Перед Первой мировой войной он успел побывать в Германии, и ее архитектура, особенно готика, произвела на него огромное впечатление. Любовь и интерес к немецкой культуре прошлого он пронес через всю жизнь, читал в подлиннике Канта, Ницше, Шопенгауэра, Гегеля. Отец любил поэзию Гёте и Гейне, музыку Баха, Бетховена, Вагнера. Фашизм переживал болезненно, рано понял его общие черты со сталинизмом и с горькой иронией говорил, что в его аресте была и положительная сторона: ему не досталось этой пытки — убивать немецкий народ. Впрочем, было и еще одно положительное следствие: в лагере, как ни покажется странным на первый взгляд, отец стал лучше, добрее относиться к людям. Он видел их невинные страдания, помогал им и на себе испытал подлинную силу взаимопомощи.
