Весточки из тюрем и лагерей, записки, переданные из следственных камер, выброшенные из эшелонов, которые везли заключенных в лагеря ГУЛАГа, письма родных и близких, следовавшие в обратном направлении, — к тем, кто был оторван от них надолго, порою навсегда, — составляют важнейшую часть мемориальского архива. И это не случайно — ведь одной из главных задач созданного в 1989 году Международного общества «Мемориал» стало формирование архива как места памяти, личной и семейной, о жизни и судьбе человека в эпоху репрессий. Очень часто лишь несколько писем, одна-две фотографии и справки, спрятанные в коробке из-под печенья или в старом портфеле на антресолях, и есть главное и единственное хранилище российской семейной памяти первой половины XX века. В редких случаях удавалось сберечь хотя бы родительский книжный шкаф или письменный стол. Такая роскошь была доступна лишь очень немногим семьям, если кому-то из родственников удавалось избежать ареста, высылки и чудом сохранить остатки семейного гнезда. Поэтому и возникла идея создать в «Мемориале» такое место, куда можно было бы принести свои осколки семейной памяти, соединив их с тысячами других.
Переданные в мемориальский архив письма, несомненно, являются важным источником информации о жизни их отправителей — в тюрьме и в лагере, в ссылке и на воле, но этим их значение не исчерпывается. Да и не так уж часто автор письма имел не только возможность, но и потребность подробно рассказывать близким о своей жизни — и по цензурным соображениям, если письмо шло официальным путем, и из-за нежелания травмировать их тяжелыми описаниями лагерного или тюремного быта. Но вне зависимости от количества строчек или страниц сам вид посланий, — написанных часто неразборчивым почерком в тусклом свете барака выцветшим чернильным карандашом на клочке бумаги, вышитых рыбьей костью на обрывке ткани, — превращает их в визуальное свидетельство, в артефакт, в музейный экспонат. Кроме того, условия переписки, ее возможность или невозможность для заключенного, приобретают в данном историческом контексте экзистенциальное значение, которое особым образом подчеркивала знакомая всем формула эпохи Большого террора: «осужден на десять лет без права переписки», которая стала эвфемизмом смертного приговора.
Но не меньшее значение представленных здесь писем в том, что они иллюстрируют семейные отношения в среде советской городской интеллигенции в 1930-1940-е годы. Сами письма и биографии их отправителей и адресатов дают уникальную возможность взглянуть на отношения «отцов и детей» под совершенно иным углом: на фоне террора, в жернова которого они попали.
