К несчастью, в этот вечер Эва была в театре, и маме стало ясно, что я ей солгала. Наспех, словно боясь опоздать, она поужинала с нами и уселась в ожидании у окна. Она просидела несколько часов, не проронив ни слова, точно окаменев. Когда мой муж пожелал ей спокойной ночи, она только кивнула в ответ. Она презирала его и не давала себе труда скрывать свое чувство. Только когда в замке звякнул ключ Эвы, она ожила.
— Пошли ее ко мне тотчас же, — сказала мама.
После обычного нежного поцелуя, который по нерушимому обычаю должен был предварять каждую встречу, Эва встала перед ней, как провинившийся ребенок.
— Садись, Эва! — предложила мать. Она говорила с ней как с обвиняемой.
Эва послушно села. Я стояла у окна, на меня никто не обращал внимания, и я впервые почувствовала нечто вроде гнева, глядя на мать, которая обращалась со своей взрослой и любимой дочерью, словно с нашалившей девчонкой. Она знала, как привязана к ней Эва, и использовала это самым эгоистическим образом.
— Ты же понимаешь, Эва, я влачу эту жалкую жизнь в надежде, что ты сохранишь наше наследство до лучших времен. Только благодаря тебе моя старость исполнена смысла. Я целиком рассчитываю на тебя и надеюсь, ты сделаешь все, чтобы избавить меня от мук неизвестности и дать мне спокойно умереть.
Мама, но ты ведь знаешь, что я готова ради тебя на все, что в моих силах.
— Нет, не знаю и не могу поэтому спокойно спать. Я вижу, что ты все больше и больше запутываешься в сетях этого Рандольфа, который хочет совратить тебя с пути веры и порядочности. Не возражай! Я считаю, что ты обязана наконец сделать выбор. Ты же знаешь, документы, подтверждающие наше право на завод, хранятся в безопасном месте на Западе. Утром я поеду туда и перепишу их на твое имя, если ты обещаешь мне, что приложишь все усилия и будешь достойна этого наследства. Понимаешь ли ты, какое доверие я тебе этим оказываю?
— Мама, — сказала Эва умоляющим голосом, — перестань меня мучить этими документами. Я понимаю, что они для тебя значат, и меня радует твое доверие, но должна же и ты понять, что мне они только в тягость. Я не хочу иметь с ними дело. И прошу тебя, забудь о них, забудь о старом времени, о заводе. Как счастливы были бы мы, не будь у тебя этих забот. Попытайся же понять, ведь я не могла бы явиться на глаза своим друзьям, надейся я получить завод обратно.
— А что ты не сможешь явиться на глаза своей матери, если предашь святая святых, это тебе безразлично? Изволь принять решение, сейчас же, немедленно! Неужели твои возлюбленный-коммунист тебе дороже несчастной матери?
