— А о моем счастье ты не думаешь, мама?
— Счастлив будет лишь тот, кто хранит наследство родителей.
Я видела, с каким трудом Эва сдерживает слезы. Но она не заплакала. Она встала. Выражение вины и покорности исчезло с ее лица. Она была ниже ростом, чем мать, но в эту минуту казалась высокой.
— Нет, я не могу жить так, как хочешь ты. Я не в силах больше терпеть эту ложь и ненависть. Знаю, тебе тяжело, но другого решения я принять не могу.
— Это твое последнее слово?
— Да, мама, — твердо сказала Эва. — Но надеюсь, что настанет день, когда ты одобришь мое решение.
— Никогда!
В ту же ночь мать вернулась к себе домой. Как только она уехала, я пошла к Эве. Она лежала одетая на кровати и плакала. Я присела к ней.
— Какая мука, — шепнула она. — Но может быть, нужно жестокое прощание, если хочешь начать новую жизнь.
Эва держалась в этот вечер молодцом, и мне хотелось сказать ей, что я попробую хоть сколько-нибудь заменить ей мать. Но у меня не хватило на это духа. Я ведь не помогала Эве выстоять в разговоре с матерью, во время их объяснения я всего лишь присутствовала молча, не поддержала ее. Я чувствовала, что, приняв свое решение, она проявила не свойственную мне зрелость, и нелепо было предлагать ей помощь в такой час. Только в пятницу, когда ко мне пришел господин Рандольф, я поняла, где она почерпнула силы, чтобы принять решение. Но, поняв, я испытала сильную тревогу, чем больше я об этом думала, тем яснее мне становилось, как же трудно было Эве — она сломала мост в прошлое, не ступив еще твердо в настоящее.
Когда в субботу зазвонил телефон и незнакомый голос попросил меня явиться в Шграусберг, где нашли Эву, мне показалось, что на меня обрушился давно ожидаемый неотвратимый удар.
— Она… — Я была не в состоянии выговорить ужасное слово.
— Да, — сказал незнакомый голос. — Мне очень жаль. Прошу вас приехать к комиссару Хандке.
Удар не оглушил меня. Но все во мне точно оледенело, и только мозг работал ясно и точно. Я сообразила, как поскорей добраться до электрички, надела черный пуловер, сунула удостоверение личности и деньги в карман пальто, вынула чистый носовой платок из комода. Я не забыла тщательно запереть входную дверь. В лифте еще раз наскоро провела гребенкой по волосам.
Она мертва. Всю дорогу в городской электричке било молотом у меня в голове: она мертва, она мертва, она мертва… Но сердцем я этого не принимала, оно противилось правде. Эве недостало сил вынести отказ, после того как она отреклась от прошлого. Я понимала, что ей пришлось пережить, и все-таки не понимала многого. Я упрекала себя в том, что не сказала вслух, а только подумала: попробую заменить тебе мать. Я упрекала ее за то, что она не пришла со своими горестями ко мне. И думала я о ней как о живой. Но было сил представить себе сестру мертвой.
