Может быть, я не любила Идола так, как Тонино, но ночью, пока Идол спал, я гладила и целовала своего мужа. В конце концов, он всегда был моим Китайским идолом, возможно, не Джованни Паизиелло… но Идолом был всегда. И вот произошло радостное событие — сестра родила замчателького мальчика. Когда акушерка появилась со свёртком в руках и спросила: «Какое имя вы дадите этому прекрасному мальчугану?» — моя сестра тепло посмотрела на меня, а я подумала: «Ты действительно хочешь, чтобы его звали Артуро?» От этой мысли меня бросило в дрожь, а ещё потому, что я подумала о самой себе как об Артуро, а потом ещё: «Ну конечно, не назовёт же она его Барбаро». Пока я рассуждала, сестра продолжала смотреть на меня, обращаясь к акушерке, сказала:
— Сократ, его будут звать Сократ.
Я вздохнула с облегчением и спросила:
— А почему именно Сократ?
Сестра тем временем взяла малыша на руки и ласково погладила его, а пока кормила грудью, объяснила:
— Сократ был греческим философом, считавшимся первым западным мучеником за свободу мысли… а ты была мучеником общества, своей семьи, ты боролась за свою свободу мысли и свободу быть собой, я всегда восхищалась тобой, моё враждебное отношение к тебе было просто завистью, завистью к твоей красоте, ведь я была уродлива и снаружи, и внутри, завистью к твоей силе сражаться… поэтому имя Сократ — это в твою честь… я прошу у тебя прощения, сестра.
Слеза пересекла лицо моей сестры, которую я когда-то ненавидела, как и всё своё семейство, я одарила сестру улыбкой, полной нежности и любви, а потом мы обнялись… Этот плач облегчения заключил между нами мирный сестринский договор, который продлится всю жизнь. Прошло несколько месяцев, и сестра опять забеременела, врач сказал, что ей придётся провести всю беременность в постели из-за угрозы выкидыша. Я не позволила своей сестре упасть духом и присматривала за Сократом, как вторая мама. И даже когда она родила второго ребёнка, на этот раз девочку, я по-прежнему занималась Сократом. Мне так нравилось одевать мальчонку, кормить, гулять с ним по усадьбе, я чувствовала себя настоящей мамой. Мы поднимались вместе по лестнице, я воображала себя великой дивой немого кино вместе со своей армией поклонников. Я часто привлекала к своим фантазиям сестру, мы забирались на чердак, где стояли старые сундуки, наряжались в роскошные вечерние платья, передразнивали титулованных принцесс и придворных дам, Однажды в одиночестве я перерывала один из сундуков и нашла там коробочку, с любопытством открыла её и внутри обнаружила мою детскую фотографию: голенькая, улыбающаяся, на меховой шкуре. На обратной стороне фотографии стоила дата моего отъезда в Австралию и было написано посвящение: «Моя сладкая девочка, настоящая мамина любовь, и хотя сейчас ты уже большая, для меня ты навсегда останешься самой красивой дочуркой… я люблю тебя, дочка». Это был почерк моей матери.
