Он казался человеком без прошлого. Не существовало никаких следов его близких родственников — ни фотографий, ни писем, ни записок. Человек без прошлого, или же человек, прогнавший свое прошлое, потому что оно грызло его душу. Один-единственный раз, в порыве откровенности, он рассказал мне своих родителях. Его мать была сущим дьяволом в человеческом облике. Однажды она с топором в руке погналась за мальчишкой-подручным из-за какой-то его мнимой провинности. 14-летний паренек со страху прыгнул в реку. Не умея плавать, она остановилась на краю помоста и, вне себя от злости, бросила в парня топор. Лишь случайно она не попала в цель. Ее муж, мастер Вильгельм Берфельде, был, напротив, спокойным задумчивым человеком. Когда разыгрывались семейные неурядицы, он уплывал по реке в своей лодке и находил успокоение в природе.
На Первую мировую войну отец ушел простым солдатом, тщеславно мечтая дослужиться до унтер-офицера. Однако когда война закончилась, он все еще оставался простым солдатом, и мне кажется, что именно тогда произошел надлом. Не получив возможности командовать в казарме, он отводил душу дома. Мы были его рекрутами, которых он мог терзать сколько угодно. Свой тон он явно позаимствовал в армии: «Здесь командую я!» И его близко посаженные глаза — я не знаю теперь, какого они были цвета, потому что никогда не отваживался заглянуть в них, — горели, как в припадке безумия. Уже маленьким ребенком я мучительно пытался придумать, чем бы помочь маме. Ребенком ведь еще не знаешь, что, вырастая, становишься сильнее и можешь что-то сделать сам.
Звуки доносившиеся с верхнего этажа, навеки врезались мне в память: его рычащие ругательства, стук падающих дубовых стульев, когда отец гнался за мамой по комнате, глухие удары, когда, догнав, он бил ее.
Иногда, вспоминая детство, я удивляюсь, что не остался слабоумным после того, что мне пришлось претерпеть от его ручищ.
Уже в конце двадцатых годов он примкнул к национал-социализму и с гордостью называл себя «старым борцом». После «Захвата власти» нацистами он продвинулся до политического руководителя в Мальсдорфе; а затем, наверно, даже нацистам надоела его холерическая необузданность, и они сместили его.
Мне пришлось с ранних лет страдать от его мании воспитать меня как «молодого борца». Доходило даже до абсурдных попыток исправить мою внешность: если, например, мои волосы начинали слегка виться от дождя, он приказывал мне сунуть голову в холодную воду и гладко причесать волосы. Они должны были быть коротко подстрижены и причесаны на пробор — по-военному.
