И вдруг — треск самолетных моторов, свист падающих бомб, в соседнем дворе возглас: «Воздух! В укрытие!» Но слишком поздно: один разрыв следует за другим, крики о помощи и стоны умирающих несутся со всех сторон. Облака пыли и дыма вздымаются из подворотни. Оба цепных пса и эсэсовские бандиты исчезли в дыму. Офицер помог мне подняться, я, оглушенный, прислонился к стене. Он доброжелательно втолковывал мне, чтобы я быстрее убегал отсюда и спрятался где-нибудь в подвале, но не в общественном бомбоубежище. «Иваны уже стоят в Трептове, еще три-четыре дня — и они будут у Силезских ворот. Его успокаивающая речь была прервана ужасающим взрывом — прямое попадание в здание фабрики. Перекрытия крыши и верхний этаж, как в замедленном кино, развалились на отдельные куски и обрушились во двор. Офицер еще раз крикнул: «Беги отсюда!» и в следующее мгновение исчез. Ни секунды не медля, я проскочил подворотню и снова был один. Что бы со мной было без этого офицера, у которого, конечно, хватало и своих забот, кроме как заступаться за меня?
Когда пыль осела, я поспешно пробрался дворами на улицу. Какой контраст: хотя все стекла были разбиты — воздушные волны вырвали даже картон из оконных рам, — дома еще стояли, на деревьях во дворе уже появилась первая нежная зелень, чирикали воробьи, — как будто не было войны, смерти и разрушения. Но дальше на Копеникер-штрассе все выглядело гораздо хуже. От домов на противоположной стороне остались только дымящиеся развалины, вся улица была засыпана обломками. Трамвайные провода, местами разорванные, скручиваясь, валялись на мостовой.
Мост Шиллинг-брюкке, ведущий к Силезскому вокзалу, обстреливался из пулеметов. Со всех ног я помчался к своему убежищу на Копеникер-штрассе, 148, в подвал лавки старьевщика Бира. Но что здесь творилось! Деревянные планки, которыми я тщательно забил витрину, вылетели. Я быстро приколотил эти уже расщепившиеся доски обратно. За это время полностью сгорела скобяная лавка на другой стороне улицы, и я ощущал жар огня. Я поспешил к Бирам на квартиру на Мельхиоровой улице, чтобы все рассказать им. Когда я закончил. Макс Бир произнес: «Теперь нацисты расплатятся за свои преступления, но и нас столкнут в пропасть». У нас уже почти не оставалось еды и воды.
С последними, с трудом раздобытыми хлебными карточками пристроился я в конец длинной очереди в булочную на Мельхиоровой улице. На соседний квартал упали бомбы. Вдруг в дверях появилась плачущая хозяйка пекарни. Прямое попадание в пекарню. Пекарь и его подручный убиты на месте. Мы только переглянулись, никто не произнес ни слова. Потом с треском упали жалюзи: булочной больше не существовало.
