изучал невидимую архитектуру банка, чтобы разработать стратегию, которая бы позволила не только войти в него, что было просто, но и выбраться оттуда с добычей, что уже сложнее, — я изучал когнитивную архитектуру полового различия, прекрасно осознавая, что отыскать добычу и сбежать с ней мне будет еще труднее, чем в «Бумажном доме».
В бесконечном лабиринте институтов нашего общества, отвечающих за истину гендера и пола, у меня было множество учителей: я объездил различные университеты, выучил языки философов, психоаналитиков и социологов, медиков и историков, архитекторов и биологов. Ах, что и говорить, когда надо, хочешь не хочешь, а приходится учиться. Мне необходимо было найти выход, и я учился как одержимый. Я не давал себе ни минуты покоя и нещадно наказывал себя за малейшую слабость. Какие успехи я тогда делал! Свет знаний со всех сторон проникал в недалекий мозг обычного транссексуала, решившего взяться за дело! И поскольку знания, позволяющие деконструировать господствующий способ мысли, с 1970‑х годов, после постколониальной критики и нарастающей эмансипации феминистских, гомосексуальных и рабочих движений, проникли в центры производства знания, то я смог получить доступ не только к нормативному знанию, но и к многочисленным субальтерным формам знания, обобщающим опыт сопротивления, борьбы и преобразований, опыт тех, кто исторически были объектами истребления, насилия и контроля. Я изучил традиции черного и лесбийского феминизма, антиколониальную критику и постмарксистские движения. С усилием, которое может показаться чрезмерным с учетом моей предполагаемой психической болезни и дисфории, я достиг уровня академической культуры западного буржуа. Когда в Принстонском университете мне присвоили докторскую степень и я увидел, как группа преподавателей мне аплодирует, я понял, что мне нужно быть осторожным. Передо мной снова была клетка — на этот раз позолоченная, но такая же прочная, как и все предыдущие. Мой предшественник Красный Петер говорил о себе, что он «спрятался в кусты» — то же сделал и я, спрятавшись в кусты университета…
И, без сомнения, именно благодаря званию «доктора» мой путь стал легче, в то время как для большинства транссексуальных людей добиться выдачи новых документов в бинарном обществе — тяжкое испытание. После множества посещений психологов, которые могли бы выдать мне справку «правильного транссексуала», позволяющую получить новое удостоверение личности, я быстро понял, что передо мной есть две возможности: либо фармакологически-психиатрический ритуал прирученной транссексуальности, а за ним — анонимность нормальной маскулинности, либо же, в противоположность и тому и другому, — шоу политического письма. Свой выбор я сделал без колебаний. Нормальная и натурализованная маскулинность была не более чем новой клеткой. Кто в нее проникнет, не выйдет больше никогда. И я выбрал. Я сказал себе: говори публично. Не замолкай. Из своего тела и разума, из своего уродства, из своего влечения и своего перехода я сделал публичное зрелище — я снова нашел выход. Так я сбежал от своих дрессировщиков-врачей, так похожих на вас, дорогие ученые и психоаналитики. Можно сказать, что у меня не было другого пути, но помните при этом, что речь шла не о выборе свободы, а о ее
