– Пускай слышат твои подчиненные! Я хочу… чтоб ты умер! Чтоб… князь Волконский узнал, что ты говоришь про него, и вызвал тебя на дуэль! Или один из твоих обожаемых преступников тебя застрелил, или государь отправил в твою любимую Сибирь, или… Ненавижу тебя! – не переставая кричать, Митя кинулся к своему пароконю и вскочил в седло.
– Какая страсть к светской жизни – родного отца ради нее уничтожить готов! – с неприятным смешком бросил ему вслед отец, но Митя уже не слушал, он гнал коня прочь, мимо рощи, мимо исправника со стражниками… И внезапно дернул стопорной рычаг, едва не вылетев из седла, когда автоматон замер как вкопанный.
Прямо над степью – не в небе, а над самой землей – плыло белое облако. Оно стремительно приближалось, катясь над травой и перескакивая через овраги, и вдруг разлетелось в перистые клочья, точно разорванная великаном подушка. Из клубящегося пара вырвался…
– Парокот! – с благоговением прошептал Митя. – Спортивный!
Не иначе как французский: такие обводы делали на заводах «Рено».
Пыхая паром и сверкая надраенным до блеска металлом, громадный стальной кот играючи перемахивал овраги, которые даже Митиному пароконю приходилось объезжать. Лапы с крючьями когтей цеплялись за малейшие неровности почвы. Вот он взвился на гребень холма и понесся вниз по склону с той же ловкостью, с какой настоящий кот цепляется за спинку дивана. Стальная громада ринулась прямо к толпящимся у рощи людям, клуб горячего пара ударил Мите в лицо, окутывая все вокруг, а когда распался – напротив уже торчала здоровенная, побольше тигриной, морда парокота. Выражение стальной морды было по-кошачьи наглым. Кот шумно спустил пар, голова его наклонилась, и из седла поднялась…
Надо признать, эдакий стиль даже на Петербургских парогонках без внимания бы не остался! На барышне на полгода-год старше его самого была местная рубашка с яркими узорами, сшитая из тончайшего белого полотна, плотный кожаный корсаж на шнуровке, а вместо юбки – широченные синие шаровары, наподобие турецких. Стянутые в косу черные, как вороново крыло, волосы вместо ленты придерживали такие же, как у Мити, очки-гоглы.
Барышня стрельнула глазами на Митю – и тут же сделала вид, что до юноши на пароконе ей и дела нет.
– Здравствуйте, Зиновий Федорович! И вы, господа… – звонко провозгласила она, улыбаясь и демонстрируя ямочки на щеках. – Меня матушка прислала, к обеду звать! Пулярки стынут!
– Барышня… – растерянно пробормотал исправник. – Наш долг велит…
