ТРУДОВЫЕ РАБОТЫ — РЫТЬЕ ОКОПОВ
28 июня был опубликован приказ о трудовой повинности всего населения Ленинграда. 30 июня, когда я была утром в деканате, секретарша просила меня пройти в профком, который раздавал студентам разные поручения; мы должны были выполнять их сразу после занятий. Очень часто студентам давали адреса, по которым они должны были разносить повестки о призыве в армию! Почему студенты медицинского института должны были разносить такие важные повестки — совершенно непонятно! Может быть, наши партийные организации выслуживались перед своим более высоким начальством? Мне тоже вручили шесть повесток; адреса в самых отдаленных районах города. Их нужно было доставить немедленно. С тем, чтобы призываемые уже завтра же явились в соответствующие военкоматы с документами (и чемоданом!).
Распределением повесток ведал партийный секретарь института (не помню его нерусскую фамилию) — молодой человек с черными яркими глазами, всегда нахмуренным лбом и черной курчавой шевелюрой, стоящей дыбом над его озабоченным лицом. Он когда-то был студентом нашего института, но по распоряжению партии был «выдвинут» и назначен маленьким (и самым большим по партийной линии) начальником института (секретарем парткома), навсегда оставил свое учение, уйдя с последнего курса. Как бывший студент он не очень тиранил нас политсобраниями.
Получив пачку повесток, я отправилась в путь. Меня сопровождал друг семьи Яша Гукайло, инженер, ждавший сам повестки из военкомата со дня на день. Яшу мы знали давно. Его мать и дядюшка жили тоже в Токсово на своей даче. Яша, хотя и был взрослым, но любил проводить время с нашей веселой школьно-студенческой компанией и часто приходил к нам зимою.
Мы ходили с ним по темным лестницам, задним дворам домов в поисках нужных квартир. Мы были и на Выборгской стороне, и на Старо-Невском, но никого не находили дома. Только в одном дальнем районе, в большом многоквартирном доме удалось вручить повестку одной несчастной матери, тут же печально заголосившей, как в деревне по покойнику, и с трудом подписавшей свое имя. (Нам велели иметь наготове карандаш.) Мне было жаль ее. Хорошо, что я была не одна.
Возвращаясь домой, зашла по просьбе Яши к его «любимому дядюшке» выпить чаю. Дядюшка был и вправду мил и, очевидно, был предупрежден о возможном визите: на столе был сервирован чай с затейливыми булочками, дядюшка радостно хлопотал, а мы отдыхали и поедали его булочки. Последний уютный чай с милыми людьми, среди еще ненарушенного войною быта… Пройдут многие, многие годы, пока можно будет опять спокойно сидеть с друзьями (увы, новыми!) за чайным столом… Яша вскоре ушел в армию; я только раз получила от него письмо до полной блокады — он был легко ранен.
