Узники были в лагерной одежде, на куртках и пиджаках виднелись номера.
Хозяин накормил беглецов, приютил их. Сердце его сжималось при виде этих худых, изможденных людей. Когда они, поспав до утра, немного набрались сил, один из них, видимо старший по званию, сказал:
— А теперь, дорогой Йозеф, пожелай нам доброго пути.
Все они были русскими офицерами.
Отпустить их в таком виде было невозможно: в лагерной одежде их бы сразу обнаружили. Кучавик вытащил из комода последнюю одежонку и переодел их.
Утром выглянуло солнце. Оно было хотя и осеннее, но приветливое, теплое, как материнская рука, как мысль о Родине. Уходя, товарищи крепко обняли Кучавика и сказали, что когда придет Советская Армия, все узнают, какой он.
— А как их фамилии? — спросил Рудольф Стой.
— Я… забыл, но знаю, что они русские, — ответил Кучавик. — А в 1944 году ко мне тоже пришел один, этого фамилию я помню — Моцнешин Григорий. Он долго жил у меня.
Кучавик рассказал, что Григорий также бежал из концлагеря. До Отечественной войны он работал инженером на одном из заводов Харькова, затем был призван в армию. Получив ранение, отстал от своих и попал в плен.
Однажды Моцнешина вместе с другими военнопленными гитлеровцы гнали на полевые работы. Григорий и еще двое решили бежать. Они отделились от основной колонны и побежали в сторону поля. Охрана открыла огонь. Два товарища Моцнешина были убиты, а ему удалось забежать в густые хлеба. Едва переводя дух, он бежал среди высокой ржи. Лай собак и глухие выстрелы слышались все ближе и ближе. А сил бежать у Моцнешина больше не было. Изнеможенный и обессиленный, он упал. Небо казалось ему безбрежным океаном с разыгравшимся штормом. Огромные волны как будто захлестывали его. В глазах потемнело.
Собаки набросились на лежавшего и начали рвать в клочья. Сквозь собственный крик от нечеловеческой боли он слышал хохот гитлеровцев. Искусанный и избитый до беспамятства, он был брошен в концлагерь. Наступили самые тяжелые для него времена. На его глазах жгли людей, травили их газом, производили над ними всяческие эксперименты.
В первую очередь подлежали варварскому уничтожению те, кто не мог работать. Подходила очередь и к Моцнешину. Словно окаменев, смотрел он на колонны смертников, которых направляли в крематорий. И все же счастье улыбнулось ему.
Вместе с другими военнопленными Моцнешина перевозили в другой концлагерь. Гитлеровцы не успевали сжигать свои жертвы: слишком много они согнали их в концлагерь, крематорий не был рассчитан на такое количество живого материала.
