После съемки в нашем номере отеля «Негреско» я спросил ее:
– Ты любишь его?
– Мне страшно. А перед тем как уснуть, прошептала:
– Как трудно быть счастливой!
Я и сегодня не знаю, намеренно ли она повторила слова роли или на самом деле так думала.
Окна нашего номера в «Негреско» выходили на море. Жан-Луи Трентиньян жил на пансионе в таверне, расположенной в Ле-Колль-сюр-Лу, маленькой романтичной деревушке, прилепившейся к холмам в пятнадцати километрах от Ниццы. «Меньше всего меня волнуют поцелуи перед камерой, – говорила Брижит. – Это напоминает удовольствие, которое испытываешь, подчиняясь свистку полицейского на площади Согласия, когда он орет: чуть левее, чуть правее. Тут тебе говорят: не высовывай так язык, это заметно, побольше чувства, если можно. Закройте глаза, откройте глаза!.. Не такой глубокий вздох. И самое ужасное, если при этом партнер тебе нравится». Тогда Жан-Луи сказал: «Нам нужно еще порепетировать».
Следовало схватить его за шкирку и потребовать, чтобы он притормозил на повороте.
Я думал об этом, но такой выход казался мне лишенным смысла. Дело принимало деликатный оборот. С одной стороны, я понимал, что наш брак бесперспективен. Тогда почему не Трентиньян, к которому я хорошо относился, ведь им мог стать любой другой спустя несколько месяцев? С другой стороны, я возглавлял съемочную группу и пользовался ее уважением. Что станут они думать о режиссере, который оставляет жену в объятиях партнера? А мне предстояло снимать другие любовные сцены между Жаном-Луи и Брижит…
Брижит лежала обнаженная, когда Трентиньян входил в их комнату. Она вытягивалась, откинув простыню и раскрыв объятия. Ее руки, напоминавшие крылья, смыкались на шее мужа, как бы демонстрируя счастье любовного обладания. План № 152 по режиссерскому сценарию.
– Стоп! Очень хорошо!
Я больше не ревновал и не страдал. Даже напротив. Последние съемочные дни стали для меня освобождением от злых духов. Самый большой страх вызывает неизвестность. Когда думаешь: а как они себя ведут наедине? Какими интимными жестами обмениваются? Будучи режиссером, я исполнял роль «законного» шпиона, наблюдая за страстью, которая, будучи выставлена напоказ, выглядела в моих глазах лишенной всякой таинственности. Я не думал о том, чтобы вернуть Брижит, я на это и не надеялся, но меня забавляла такая форма терапии, избавлявшая от горечи разрыва.
Мы вернулись в Сен-Тропе, чтобы снять последний кадр.
Пуповина еще не была перерезана. На съемке я был ее старшим братом и другом. Она доверяла мне свои тайны, советовалась. Ревновал Трентиньян. В каком-то смысле мы поменялись ролями. Я стал их соучастником. Но увезет ли он с собой по окончании фильма малышку Софи? Как я отреагирую на свое одиночество после семи лет близости?
