Вечерело. Над ручьем, густо заросшим осокой, стлался туман. Клинышек, который мы доканчивали, был кочковат, и шедший за мной дед Печенов несколько раз всаживал косу в кочку и потом, чертыхаясь, подолгу смурыгал лезвие бруском.
— Добьем, что ли? — спросил, обращаясь к косцам, Авданя.
— Да чо ж оставлять-то! — бодро за всех ответил Василий Кочергин.
Авданя махнул еще раз-другой и, довершив ряд, вытер косу пучком травы. Потом он поставил лезвие на носок кирзового сапога и, нагнувшись, начал точить косу.
Следом за ним и я добил свой ряд и так же, как и Евдоким Кузьмич, достал из брусницы брусок и стал точить им свою ливенку. Коса у меня была старая. Ею косили и дед и отец. Лезвие сношено почти до обуха. Точить такую косу неудобно, но я никогда не согласился бы работать другой косой — уж очень легко косовище и остро лезвие у нее.
Наточив косу, мы вместе с Авданей выкошенным рядом пошли на новый заход. Василий Кочергин и дед Печенов еще доканчивали прокос.
Ходы были короткие. Не знаю, как вы, а я не люблю коротких ходов. Не успеешь втянуться как следует, глядишь— ряд уже кончился. Снова вскидывай косу и отправляйся на новый заход. Но к вечеру, когда болит каждая косточка, короткий ход даже приятен. Подналег, скосил ряд — и опять передых. Я-то еще креплюсь, а старичкам усталость чувствительна. Я замечаю это по Евдокиму Кузьмичу. Утром, когда мы только заступили на делянку, он шутил, не переставая; лишь появится свободная минутка, Авданя тут же принимается за свои байки.
Крестный мой — чудный рассказчик. Особенно любит он байки про дедов, про старину. Причем вот что любопытно— начинает он всегда с какого-нибудь реального случая, но присочинит к нему такое, что умрешь со смеху.
Утром Авданя потешал нас. А сейчас идет впереди меня молчаливый, ссутулившийся. Деревянная брусница с пучком розовой кашки болтается у него на боку. Рубаха на плечах потемнела от пота; залатанные штаны обвисли, и он не поправляет, хотя они мешают ему идти.
— Ну как, Андрюха, ломит спину-то без привычки? — Авданя снял с плеча косу, крякнул.
— Ломит, Евдоким Кузьмич.
— To-то! Косить — это тебе, брат, не книжицы почитывать!
Евдоким Кузьмич замахнулся, ударил косой и пошел вперед.
«Ишь, — подумал я, — крестный-то догадывается, видать, что неспроста я к ним пришел». Признаюсь, у меня была задумка — провести с колхозниками политбеседу. Уж какой год я веду кружок текущей политики. Зимой мы собираемся в красном уголке, а летом, в страду, где ни сел — там и клуб. И вот я взял косу и пришел к косцам. Однако к тому же я и свежие газеты захватил и план, о чем говорить, составил. Авданя увидел газеты и решил подковырнуть насчет «книжечек».
