В веселом, приподнятом настроении, в меру строгий и добродушный, что заметно было по шуткам, не очень удачным, которыми сыпал направо-налево, появился он у прорана, но тут опять на него наехало, не сладил с душой.
Проверяя готовность к перекрытию, он распорядился осветить левый банкет — площадку на противоположном берегу, откуда в проран будет идти встречный заброс камня. С установленных на скалах прожекторов мощные столбы света ударили по тому берегу, с треском пропоров ночную темноту. Синевато-белый, немного даже фиолетовый свет окатил похожий на подкову каменный выступ возле горловины перепада. Дорога на выступе, накатанная пробными рейсами и серая от гравия, петлей огибала площадку вдоль острой береговой кромки. С высоты правого берега не очень-то верилось, что машины с задранными кузовами могут устоять там… Когда репетировали атаку днем, все выглядело нормальным, но теперь пугающая близость черной, клубящейся паром реки вызывала неприятный осадок. Течение было размеренным и тяжелым, подобно потоку дымящейся крови, и чем больше всматривался Гатилин в реку, тем сильнее тревожила она усталое воображение. Он не мог точно сказать, почему так притягивает эта причудливая игра света и тени, — может быть, все зависело от настроения, — но в ту минуту Виктор Сергеевич всем существом вдруг почувствовал, что Анива — не просто Анива и Порог еще покажет себя…
Вряд ли он сознавал, что желает перескочить из этой последней спокойной ночи сразу на несколько дней вперед. Он не трусил, но мысль сама спешила в счастливый конец…
Кто-то из парней, с повязкой комсомольского патруля на рукаве, восхищенно воскликнул рядом:
— Какая красотища!.. — И обратился к нему: — Виктор Сергеевич, пусть горит, а?! Другого ж такого дня сроду не будет!..
И Гатилин бездумно — он тогда же и понял это, — но по-гатилински щедро согласился:
— Э-э, пусть! Одну ночку можем покоштоваться, коли праздник у нас. А это праздник, ребятки, перекрытие…
Молча наблюдавший за Гатилиным, главмех Силин выразительно сплюнул давно потухший бычок и повернулся к Коростылеву, дежурному диспетчеру.
— Хватит, Васька, полюбовались. До праздника черед не дошел, ни к чему народ баламутить… И Басов наказывал: фонари не жечь. А то, шутя так, и поселок весь на ноги поднимем… Зачем?!
— Ну-у-у, Гаврила Пантелеймонович!.. — заскулили ребята.
Тот только прицыкнул на них:
— Я-а-а вам!.. Кыш!
Сипловатый, простуженный басок Гаврилы Пантелеймоновича действовал на нервы. Гатилин покраснел, надулся, сам видел, что допустил оплошность. Мелочь, разумеется, а все же и Силину не следовало учить его… Еще не поздно было отговориться шуткой, но Гатилин молчал. Хотел, чтобы диспетчер переспросил его, соблюдая хоть видимость субординации, но этот битюг Коростылев насупился и ушел в вагончик звонить электрикам.
