6 февраля 1933 г., полночь.
— Слышишь? — шепчет чей-то голос, а вокруг только вьюга свистит. — Ты слышишь?
— Да, чего тебе?
— Не давай собаке есть или, лучше, сам сожри ее харч, ведь ей подсыпают что-то такое, что сон отбивает. Потому и не спит зверюга и тебе спать не дает и нам в этом сыром, вонючем погребе.
— А ты кто?
— Тот, кто носит тебе жратву, но, если настучишь на меня, я тебя измордую, забью тебе между ног осиновый кол, так, что ни в жизнь не вытащишь, понял? Хватит с меня трех ночей лая этой сучки, и ежели ты никак не желаешь сказать то, чего от тебя хотят, то давай хоть поспим часок-другой по-людски, иначе сойдем с ума, взбесимся, полезем на стены и прикончим вас обоих, лишь бы стало наконец тихо!
— Оставь, у меня другой метод…
— Какой?
— Увидишь. А теперь иди… Мы поспим… Поспим!..
Пума из полутьмы камеры глядит на него глазами-гнилушками, скалит желтые клыки, свернувшись клубком, как турчанка-одалиска, на соломенной подстилке. А он теперь следит за ней так же, как она следила за ним. Он ждет, когда она забудется, задремлет. И тогда он кидается вперед, бьет по стене жестяной кастрюлей или бросает в нее твердую, словно камень, подушку, и сучка вскакивает как ужаленная и рычит с перепугу. Добрика гоняется за ней по камере, преследует ее беспощадно и неотступно, как дикий зверь. Сучка глядит на него неподвижными мутными глазами, ощерив пасть, показывая свои сине-багровые десны, полосатое, как змеиный живот, нёбо. И по мере того как убывают силы, его желание сломить эту зверюгу становится все тверже и злее. Он отчаянно борется с одуряющим сном, который упрямо давит ему на веки, притупляет движения, туманит мысли, парализует волю.
Открыв дверь, дрессировщик видит, что он все еще на ногах, и с недоумением глядит на него:
— Сударь мой, либо ты — феномен, либо я кретин. Либо ты весьма и весьма поде зрительный феномен, либо я последний в мире кретин, обманувшийся в своих расчетах. Либо, что уже совершенно невероятно, эта подлая тварь позабыла многолетние мои уроки и заслуживает лишь пули в затылок. Но это исключено, хоть мне и кажется, что она, идиотка, какая-то сонная. Я оставлю ее с тобой еще на одну ночь, и если завтра увижу опять, что ты ржешь, как дурак, при последнем издыхании, то все равно тебе придется обливаться слезами от жалости к себе, потому что я приведу сюда ее сестренку Цумпи, она совсем свеженькая! Она ведет себя, как строптивая девушка, я еще не использовал ее в деле, пора не пришла, поэтому ей и разрешаются всякие выходки. Почему бы тебе не образумиться? Ты ведь знаешь, что в конце концов все будет по-моему! Послушай, друг, тебе уже ясно — меня не переупрямишь. Эта ночь будет для тебя решающей. Я уже отправил одного прямиком в сумасшедший дом после такой ночки, он до сих пор считает себя жестянкой, мотается по двору и гремит, а как увидит собаку, тут же начинает копать яму, лезет в нее и засыпает себя землей. Неужели ты, болван несчастный, хочешь этого, неужели хочешь таким же стать, олух царя небесного? Отвечай!
