И он, пробившийся в голову колонны, с усилием жмет на педали, ему все труднее, словно едет он по тесту, по расплавленной смоле, по вязкой тине, но он все жмет и жмет на педали, — он должен привезти тем, что забаррикадировались на румыно-американском нефтеочистительном заводе, — а что именно, он уже забыл; то ли золотую улитку, то ли чрезвычайно важную весть от товарищей с «Астры». Позади него катится людская лавина с тысячами раскрасневшихся от бега лиц, тысячами вытаращенных глаз, тысячами ног, разбрасывающих почерневший от мазута снег, тысячами протянутых или вскинутых рук, тысячами ртов, разинутых, чтобы глотнуть воздуха или гаркнуть погромче. Впереди уже различимы силуэты тех, кто запирает ворота завода.
Но следом за ним мчится лошадь, бешено топая, яростно фыркая, сотрясая землю копытами.
Он испуганно поворачивает голову и видит нависшую прямо над ним взмокшую от пота лошадиную грудь, тяжело дышащую морду, напряженные мускулы, вздрагивающие под шкурой, блестящей, словно металлическая обшивка машины, работающей на предельной скорости. Верхом, размахивая плеткой и истерически крича: «Дорогу!», сидит человек в военной форме. У него тощее, точно обсосанное лицо, горящие глаза, стиснутые челюсти.
Обмерев, Добрика выпускает педали, скользит и, пытаясь восстановить равновесие, падает под копыта лошади. Сверкают в воздухе подковы, плетка разрезает воздух, свистя, как сабля, грязное конское брюхо на миг зависает над ним. Он зажмуривается и инстинктивно подымает над собой велосипед, как щит. Наездник криво улыбается, натягивает уздечку, но конь уже не может ни обогнуть, ни перепрыгнуть через препятствие, он обрушивается копытами на велосипед, увязает в спицах. Добрика стоит рядом целехонький. Конь дико ржет, с морды летят в стороны клочья пены, копыта бьются в воздухе вместе с колесами, пытаясь вырваться из велосипедных спиц. Сзади, яростно бранясь, напирает толпа, как живая лавина. Он смутно видит окровавленное брюхо коня, мелькающий блеск подков. Вдруг конь подымается на дыбы и сбрасывает с себя всадника на землю. Тот хочет встать, броситься вперед, но толпа уже накрыла его, мужчины с плеткой как не бывало. Лошадь опрокинулась ка спину, и над морем голов видны лишь нелепо бьющиеся в воздухе копыта, которые дробят остатки велосипедных колес. Черный людской каток подминает и Добрику. Но он не чувствует боли, не сопротивляется, лишь хрипит, безуспешно пытаясь сказать окружающим нечто важное, крикнуть, что пришел сюда ради них и нечестно казнить его за то, что он там был один, совсем один…
