У перекрестка кто-то замахал фонарем, приказывая им остановиться. Шофер сбавил скорость и, пригнувшись, пытался разглядеть, кто преградил им дорогу.
— Пахнет облавой. У тебя есть документы, парень?
— Да как сказать…
— Отвечай, есть или нет, время не терпит…
— Нету.
— Так мне и надо, идиоту. Выскочишь?
— Могу.
— Поздно, увидят. Прикуси язык и замри!
Высунув голову из окна кабины, шофер закричал:
— В сторону! Валяй в сторону! Я не могу остановить машину, — и катил прямо на человека с фонарем.
Сержант полиции вскочил на подножку машины. Стоявший посреди дороги жандарм едва успел отпрыгнуть.
— Ты чего не тормозишь? Слепой, что ли?
— У меня застыл аккумулятор, нет тока, я потом с места не тронусь! Хочешь, чтоб я тут у вас остался?
— Попадешь в кутузку, там и застрянешь!
— Не шутите, господин Мустяца, вы же сто лет меня знаете.
— Я теперь родную мать не узнаю! Останови машину!
— Не могу…
— А с тобой кто?
— Мой помощник, не узнаете?
— Явишься к фельдфебелю Стамате с этим типом вместе. К обеду! Составлю на тебя протокол, будешь знать… Это не игрушки! — и, ругаясь, спрыгнул с подножки.
Шофер вслед показал ему шиш и хитро подмигнул:
— Видал? Молокосос!
Остановились они где-то в долине Крикова, на другом конце города, и шофер с кривой улыбкой, еще не опомнившись после рискованной проделки, сказал:
— Ну и дела! Ты мне пел, напевал, даже голос сорвал. Чуть в дерьмо не попал! Так и не рассказал мне про вдову с вентилятором и кошечкой, как похвалялся… Надеюсь, нет у тебя охоты идти со мной в полицию? Да ну их к такой-то матери… А та улица неподалеку — иди назад и направо! И не шарь по карманам, я же знаю, что находит бедняк, когда сует в карман руку. У тебя есть дети?
— Нет.
— Ну, будь здоров! Я так полагаю, что при твоих делишках даже лучше, что некому по тебе слезы лить.
Он поглядел на шофера и улыбнулся. Он хотел поблагодарить его, но машина сорвалась с места и исчезла о густом снегопаде.
Улица Ренаштерей вся сплошь состояла из хибарок, утонувших в снегу, прилепившихся к склону обрывистого холма, ощетинившегося, будто еж, целым лесом вышек. Унылый пейзаж синел в первых лучах зари. Насосы пыхтели хором, будто стая железных удодов: пу… пу-пу-пу… Пу-пу… Эхо умножало этот ритмичный гул, обрушивая его со всех сторон на прижавшийся к земле городок. Сквозь взвихренный снегопад где-то вдали на серых склонах мерцали огоньки буровых.
Он нашел лачугу Архипа в самом конце улицы, в глубине двора, огороженного плетнем, что карабкался в гору к вышке.
