— Шерсть у меня, Шумер, — хихикал Ботяну, — а твоя птица — вылитая сорока, то-то профессор рассвирепеет, когда увидит… Дашь сотню — буду молчать, и он не узнает, что ты его надул. Он у нас рассеянный, сам ничего не заметит. Посмотрит слева, увидит Иоанна Златоуста, посмотрит справа — Сатану.
— Голубая, соседка, голубая, а не красная… У меня был целый клубок, куда я его сунула, в который горшок, ума не приложу…
Беноне открыл глаза. Мать сидела на табуретке в ногах кровати и штопала ему носки.
Она подняла голову и со слезами на глазах проговорила:
— Спи, моя радость, спи, ты притомился. Я знала, ты давно идешь ко мне — и ох как долог был путь.
Еще не веря, что это не сон, Беноне вскочил с кровати и обнял мать.
— Целую руку, мама.
— Глаза твои целую, сынок, и слава богу, что ты меня застал еще в живых.
— Что ты делаешь, мама, это же эластичные носки, а ты их — голубой шерстью.
— Другой нет, сынок, подойдет и эта, лишь бы дыры заштуковать. Я достала с чердака отцовские ботинки, соседка сказала, ты босой пришел. Чудо, что они не покоробились, хорошо, я их смазала тогда заячьим жиром и внутрь напихала соломы, теперь они тебе не натрут… Я была у Думитры в Сугаге, она за мной посылала, корова у них захворала, ну, корову-то я вылечила — у ней просто ласточка под брюхом пролетела, и она стала одной кровью доиться, — я ее заговорила и молоко вернула, а вот саму Думитру мы схоронили, она давно ждала, что ее господь приберет… Корову забрали внуки, такой у них с Думитрой был уговор, что она им оставит корову… А мне мою малость даже некому завещать, ты совсем от дома отбился, летом хотя бы наезжал или сына бы привез, я слышала стороной, что у тебя сын, так вот и умрешь, не повидав внука…
— Да, мама, у меня сын, ему седьмой год, осенью пойдет в школу.
— А кто мать?
— Мы не были женаты, сначала жили вместе, потом договорились, что мальчика она оставит мне, и она уехала…
— Бедная, как же она одна, без ребенка? Ты его хотя бы крестил? Как назвал?
— Ионом, как отца. Я знал, что тебе это будет приятно. Скажи, почему ты меня назвала Беноне? Имя совсем не наше.
— Так священник хотел, тот, что был перед Станчиу, он ученый был, окрестил тебя и сказал, что душа у тебя будет добрая… А она хотя бы заботится о ребенке?
— Кто?
— Да матушка его, кто же еще, или она, как кукушка, бросила и забыла?
— Заботится.
— А он красивый?
— Мальчик как мальчик.
— Вот, правый готов… А как же ты так пришел?
— Как — так?
— Разутый.
