Но их всех объединяла общая решимость сделать литературу действительно полезной народу, орудием просвещения. Да, они выступали против тех, кто хочет бросить народы в пламя новой мировой войны.
Американец плюнул, вернулся домой и позвал Махбуба:
— Вот что, Махбуб, ты поставишь своих людей так, чтобы они слушали, что говорят в зале, что говорят выступающие, что говорят в президиуме. О каждом выступлении, в котором затрагивается политика Америки, сейчас же доносить мне! Я хочу все знать! Ступай!
Это был очень неприятный день для господина консула, потому что, выполняя его приказание, агенты Махбуба прибегали каждые двадцать минут, как только кончалось очередное выступление, и приносили одни и те же донесения: пакистанские писатели громят американских и английских поджигателей войны, громят колонизаторскую политику империалистов при общем одобрении всего зала.
Консул, щеки которого от ярости покрылись рыжими пятнами, ударил кулаком по столу, потом поднял кулак вверх так, что агент закрыл лицо рукой, ожидая, что американец его ударит, но удара не последовало. Он хрипло закричал:
— Пришли мне Махбуба!
Махбуб, предупрежденный о гневе американца, стал на почтительном расстоянии и склонил голову, ожидая приказания. Консул заорал на всю комнату:
— Продолжают ругать, да?
— Да, — отвечал тихо Махбуб, — и Трумэна, и Эттли, и вас...
— Я не спрашиваю, кого именно ругают! Можешь не говорить лишнего! Этот базар надо разогнать, и немедленно! Вот тебе деньги! — Он швырнул Махбубу пачку рупий. — Найми здоровых молодчиков, и пусть они сейчас же ворвутся в зал и палками разгонят всю конференцию. Жаль, что здесь не Америка и они не могут стрелять. Но ничего, палки тоже хорошее оружие, если ими пользоваться умело. Я не буду тебя учить. Пусть бьют всех, и женщин первых. Это их излечит от глупостей.
Когда Махбуб ушел, консул еще минуту разговаривал сам с собой:
— Это будет большой скандал и большой урок. После него они поймут, кто настоящий хозяин в их стране. До чего англичане их распустили! Я не склонен поощрять распущенность!
Он закурил сигару и взялся за текущую почту. Но мысли его все возвращались к виденному на конференции. «Это не так серьезно, — думал он, — эти коричневые джентльмены и их чернощекие дамы вообразили себя писателями. Вот им и напишут небольшой рассказ на их спине!» Он даже засмеялся собственному остроумию.
Время шло. Махбуб не возвращался. Наконец, когда терпение американца истощилось, вошел Махбуб, но в этом мрачном бродяге с трудом можно было узнать франтоватого, подтянутого Махбуба. Тюрбан его висел клочьями, белая одежда была в грязи и в пыли, точно он валялся на базаре, играя с собаками. На лице было множество кровоподтеков, нос распух, посинел и походил на баклажан.
