Караван грузился быстро. Мы стали говорить о верблюдах. Но верблюды ушли. Мы съели дыни и арбузы. Аму-Дарья с эпической силой несла свои воды. Мы стали играть в подкидного дурака. Если негры, как свидетельствует Гончаров в «Фрегате «Паллада», играли на мысе Доброй Надежды в свои козыри, почему нам с горя не играть в подкидного дурака на удивление афганцу-часовому, переставшему ходить по тропинке и уставившемуся на нас, как будто мы колдуны и сейчас из карт сделаем корабль, который перенесет нас через реку.
Я вскоре уступил свое место: нас было пятеро, а игра идет лучше, когда играют четверо. Река была пустынна и величественна, но от этого нам было не легче.
Начал накрапывать дождь. С реки подул порывистый ветер, и карты, как птицы, вспорхнули со стола.
Афганский офицер пришел смущенный и предложил идти обратно в дом, чтобы скрыться от дождя. Но когда солдаты по его команде взяли наши чемоданы, стол и стулья, нежданно начавшийся дождь так же нежданно прекратился. Офицер закричал, показывая на реку.
Мы взглянули, но, обыскав широкий горизонт, ничего не увидели. Потом из-за камышей взлетел вихрь рыжего дыма, и за ним показалось такое диковинное суденышко, какое является только в легенде, и о встрече с ним моряки говорят с сентиментальной улыбкой.
Этот корабль был похож на большую старую добрую черепаху, которой по бокам приделали колеса, тоже взятые из музея речного транспорта. Плицы шлепали с таким жалобным стуком, точно вздыхали о далеких днях невозвратной молодости. На спине черепахи было сооружено что-то вроде навеса и капитанской рубки. Эта легенда аму-дарьинских берегов выглядела вполне романтично, и мы очень обрадовались такому симпатичному кораблю.
Наши чемоданы были погружены под навес, мы распрощались с афганским офицером и афганцами и бодро вступили на палубу.
Команда оттолкнулась шестами от высокого берега, и мы поплыли по капризному фарватеру Аму-Дарьи.
Этот плоскодонный колесный чудак, ветеран речного флота, вероятно помнил еще времена, когда первые поезда пошли по Чарджоускому мосту, но сейчас он бодро колотил воду своими колесами и, треща и поскрипывая, плыл вниз по реке — в Келиф. Это было недалекое плавание, и нам даже было приятно видеть такую старческую бодрость.
Показались большие пестрые камни. Они покрыли берег, они торчали из воды. На них стояли большие надписи синими буквами, далеко видные: «Камни! Камни!»
Это была та остановка, на которой нам следовало ступить на родную землю. Мы увидели длинную узкую гряду камней, на камни были положены доски, устроено что-то вроде мостков без перил. Весь этот своеобразный мол и берег над ним были полны народу. Мелькали в толпе зеленые фуражки пограничников. Два солдата, стоя в деревянном ящике, плоскодонном и нешироком, отталкиваясь шестами, подошли к нашему кораблю, стоящему в отдалении. Подойти к берегу ближе он не мог.
