Эти мысли терзали Мариона, вызывая то гнев, то жалость, то чувство бессилия. Он в раздумье стоял у башни... Вопросов много, а ответы неутешительны, будущее представляется мрачным. Теперь леги, лишенные земли, все чаще становятся должниками, а людей, вовремя не выплативших долг, по закону можно продать в рабство. Лега-должника покупает, случается, лег-богач. Но не для того, чтобы освободить родича, а для того, чтобы заставить работать на себя. Что может сделать Марион? Бороться против закона? Но закон не говорит: бери в долг. Закон велит: если взял возврати, а если не можешь возвратить - зачем брал? Закон справедлив, ибо человек, сделавший добро, не должен потерпеть ущерба. Но почему те, что делают благодеяния, становятся богаче, а кто принимает благодеяния беднее? Или само небо помогает первым?
Марион отправился домой.
Множество столбов дыма поднималось в вечернее небо из двориков нижнего города, где на летних очагах готовили еду. Дворики отделялись от проулка, по которому шел воин, плетневыми оградами и каменными заборчиками. Заслышав тяжелые шаги, дети отрывались от игр и, увидев громадную фигуру задумавшегося Мариона, прилипали к заборам, плетням, с молчаливым восхищением провожали его глазами.
Важно прошествовал мимо посторонившегося Мариона ослик, нагруженный свежескошенной травой. За осликом поспешала женщина из рода даргов в длинном, до пят, черном просторном платье, закутанная в белое покрывало. Она степенно поклонилась Мариону:
- Здоровья твоим детям, благополучия семье, Марион!
- Мира и благополучия родным вашим, тетушка Зухра! - поздоровался Марион, ибо обычай требовал желать благополучия всем родичам.
- Ой, не напоминай о мире! Везде только и слышно: хазары, хазары, чума на голову матерям, родившим разбойников! - воскликнула тетушка Зухра, заторопившись за ушедшим осликом, оборачивалась, на ходу выкрикивая: - На тебя надежда! Защити от проклятых длинноволосых! Пусть дух твой укрепится, а рука не ослабеет!
Марион горько покачал головой. Да, руки его по-прежнему сильны, но нет прежней ясности в жизни, и дух его в смятении, будто в жилы влили чечевичную похлебку. А сила без стойкости все равно, что выщербленный нож в ножнах, такой меч и вынимать нет желания.
Возле одной из калиток сидели на нагретых за день камнях два старика в безрукавках мехом внутрь, меховых шапках и в войлочных башмаках. Они негромко и неторопливо разговаривали. Это были единственные старики на весь нижний город. Когда-то славные воины, они чудом уцелели и вот теперь мирно доживали свой век у разбогатевших сыновей. Сын одного был хозяином гончарной мастерской, второго - владелец стекольной, оба уже строили себе дома в верхнем городе.
