Брат Цзяньян оскалился и сказал, что Ганцзалин – ослиное яблоко: снаружи блестит, а внутри одна дрянь. Ганцзалин в ответ рявкнул, что когда он отрежет Цзяньяну-гоче язык, тогда станет ясно, кто на самом деле блестит, а кто полон дряни. Однако Нестор Васильевич его охладил.
– В данном случае, как это ни печально, должен признать правоту брата Цзяньяна, – сказал он. – Во-первых, ты забыл про его посох-ходули. Во-вторых, если он едет на муле, нет никакой разницы, какой длины у него ноги. Ты ведь, надеюсь, не рассчитываешь, что мы пойдем пешком?
Помощник его на это ничего не ответил, но, судя по всему, в очередной раз остался при своем мнении. Да, кажется, ему было и не до расчетов сейчас – они въезжали на его родину, Чэнду. И хотя сам Ганцзалин заявил, что настоящая его родина – это Сиань, а в Чэнду он только родился, все-таки это было не совсем так. На родине предков в Сиане Ганцзалин ни разу не бывал, а в Чэнду провел детские и юношеские годы. И, кроме того, было у него тут еще одно дело…
Глава девятая. Индейцы Тибетского нагорья
Старое кладбище в пригороде Чэнду казалось полузаброшенным, хотя на нем продолжали хоронить людей и, более того, за могилами следил особый хранитель. Нестор Васильевич и Ганцзалин сейчас молча стояли возле прямоугольной серой стелы в рост человека. На ней было высечено только имя – Чжу Хуа́ – и годы жизни – 1855–1874.
– Сегодня ровно сорок лет со дня ее смерти, – сказал Загорский. – Удивительно, что именно сегодня ты снова оказался рядом с ней.
– Мыслями я всегда с ней, – отвечал Ганцзалин. Обычно суровые черты его лица странным образом разгладились, оно теперь казалось молодым и беззащитным.
– Именно это люди на западе и называют любовью, – проговорил Нестор Васильевич.
– На востоке – тоже. И еще это зовется верностью.
Загорский задумчиво смотрел куда-то вдаль.
– За что ты ее полюбил? – вопрос прозвучал странно, но Ганцзалина он, кажется, не удивил.
– За доброе сердце, – сказал он. – За живой ум, за очарование. За то, что лучше ее не было на всем свете.
Он положил на могилу цветы ее родины – бело-розовые пятилепестковые гибискусы.
– Она любила розы, – Ганцзалин не отрывал глаз от цветов, как будто надеясь, что среди легких их лепестков явится ему образ возлюбленной.
– Она и сейчас их любит, – отвечал Загорский. – Гибискус – божественный цветок. Может быть, она стала их духом-покровителем. Может быть, просто феей. А, может быть, ждет тебя где-то в Саду царицы Сиванму́ в маленьком домике, увитом цветами.
