– Может, какой-нибудь да́оцзя́[38] бежал сюда из Гуандуна и привез культ с собой? – предположил Цзяньян-гоче, пока они созерцали пугающие изваяния самой Матери драконов, единой в трех лицах – невесты, матери и смерти.
Страшна была Мать драконов и наводила нечеловеческий ужас – до такой степени, что лицо ее прикрыли накидкой, чтобы под взглядом ее не каменели и не умирали люди. Как иногда бывает в китайских храмах, даосское святилище содержало в себе черты как даосских верований, так и буддизма. Были тут и четыре Небесных царя, и хранитель буддийского закона Вэйто́ с мечом из монет в руках – но все они робко жались в сторонке, не в силах выдержать убийственный взор Матери драконов. И только всемилостивая Гуаньинь сидела прямо напротив чудовищной богини, лишь она могла усмирить и утихомирить эту стихийную мощь, уговорить ее не делать зла людям.
– В России говорят – добро побеждает зло, – заметил Ганцзалин. – А вот в Китае зло побеждают деньги. Деньги в Китае побеждают и зло, и добро, и все остальное. Нет существа, которое устояло бы перед властью денег – даже если ты бессмертный-сянь.
* * *
В конце концов, путь до Ичана на джонке занял у них почти месяц, что в создавшихся условиях, вероятно, можно было считать рекордом. Путь этот прошел без приключений – и слава Богу, как сказал Нестор Васильевич, потому что вовсе не в поисках приключений отправились они из Пекина в Тибет.
В Ичане им снова повезло – видимо, ангел-хранитель Загорского немного пришел в себя и расправил крылья. От Ичана до Чунцина ходил только один пароход, который назывался «Шутунлун» и как раз стоял на причале в ожидании очередного рейса.
– Ну, тунлун – это понятно, это передаточное колесо, то есть, собственно, колесный пароход, – сказал Загорский. – А что за иероглиф «шу», что он означает?
И он посмотрел на Ганцзалина.
– Шу – это древнее княжество, которое было на месте провинции Сычуань, – объяснил Ганцзалин, несколько гордясь своей образованностью – редкий случай, когда он превзошел хозяина.
– То есть «Шутунлун» – это на самом деле просто «Сычуаньский пароход»? – уточнил Загорский.
Ганцзалин пожал плечами, что надо было понимать примерно следующим образом: скорее всего, именно так, но что там на самом деле, не знает даже Будда, потому что неизвестно, что могло прийти в голову иностранцам, которые этот пароход сначала построили, а потом его назвали.
Но на этом загадки не кончились. Капитана парохода, как сообщили им на пристани, звали Пу́лан Тянь.
