Спустя минуту до пленников, сидевших в окопе, донеслось зверское рычание Ганцзалина и высокие, неуверенные крики сержанта. Рычание становилось все ужаснее, а крики – все слабее, пока, наконец, не стихли окончательно. Когда Ганцзалин вернулся в окоп, в зоне видимости не было уже ни одного китайца.
– Надеюсь, ты не применял грубой физической силы? – негромко осведомился Загорский.
– Грубой – нет, – отвечал Ганцзалин, но, увидев укоризненное выражение на лице господина, все-таки уточнил. – Ханьца бить не нужно, просто покажи ему кулак.
Наконец все переоделись, и потекли томительные часы ожидания. Нестор Васильевич пытался развлекать публику занимательными историями, но настроение у всех было подавленным. Ощущение неведомой опасности стало настолько явным, что даже всегдашнее обаяние Нестора Васильевича не произвело своего обычного действия. Беззаботным, кажется, оставался один только Джонсон-младший.
– Сколько нам так сидеть? – тихонько спросила у Загорского Габи, которая все это время старалась держаться к нему поближе.
– Не знаю, но надеюсь, что не очень долго, – отвечал детектив. – Думаю, послание наше уже прочитали, и войска Юань Шикая не пойдут на нас в атаку. Вопрос только, что именно они теперь предпримут.
– А почему вы сказали, что вы офицер – вы же археолог? – Габи в упор смотрела на него своими карими глазами; надо сказать, что форма ей шла и превратила ее в совершенно очаровательного солдатика.
– В трудных обстоятельствах люди скорее доверятся военному. Они думают, что военные всегда знают, что делать, и присутствие такого человека всех успокаивает. Но для вас я по-прежнему археолог, – улыбнулся Нестор Васильевич.
Она, однако, не улыбнулась в ответ, но очень серьезно заметила, что, по ее мнению, Загорский не археолог и не офицер, но нечто третье, а, может быть, даже и четвертое. Нестор Васильевич кивнул: жизнь его оказалась такой насыщенной, что ему приходилось быть не только третьим и четвертым, но даже и пятым, и двадцать восьмым. Впрочем, это детали его биографии, они никого не интересуют, кроме разве самого Загорского и его верного Ганцзалина.
Габи сказала, что Ганцзалин внешне не очень-то похож на тех китайцев, которых она видела раньше: большой нос, удлиненное лицо, а глаза не так узкие, как просто косые. Нестор Васильевич отвечал на это, что Ганцзалин не совсем китаец. Он хуэй – то есть, говоря совсем просто, человек из народности, живущей в Поднебесной и исповедующей ислам.
