Даррен демонстративно перегнулся через дверь и посмотрел на цифру «20», выгравированную на табличке, прибитой рядом с дверью. После чего снова посмотрел на совсем уж растерявшихся курьеров.
— Кажется, это двадцатая квартира. Как я и думал, когда заходил в нее вчера вечером. Хотя с фамилией вы угадали, тут молодцы. Но, боюсь, и тут какая-то неувязочка получается.
— Да, понимаете, — продолжал сбивчиво первый курьер, — Мюллеров, — он сделал в воздухе неопределенный жест рукой, который, судя по всему, был призван дотянуться до отсутствующих заказчиков, — сейчас нет дома, но по телефону они сказали, что мы можем оставить товар у вас.
Даррен мрачно осматривал выглядевших теперь окончательно потерянными и даже несколько перепуганными мужчин. Он был слишком зол и расстроен испорченным началом дня, а за ним и недели, чтобы продолжать эту пытку сарказмом.
— Ладно, — вздохнул он. — Надеюсь, она уже оплачена. В противном случае можете уносить ее туда, откуда взяли.
— Да-да, конечно! Все оплачено, — снова воодушевился говорящий курьер. — Только не могли бы вы расписаться за получение?..
Сверля курьера взглядом, Даррен оставил неясный завиток на накладной.
— Это все?
— Да-да. Спасибо за сотрудничество…
— Ага, — прервал Даррен потенциально долгое прощание. — Вы лучше в квартиру эту… это занесите.
Минуту спустя Даррен сидел напротив нежданной посылки и думал о трех вещах. Во-первых, что же это, черт возьми, такое; во-вторых, как ему теперь с этим быть; и наконец, в-третьих, решающий вопрос: знает ли он этих Мюллеров. Они-то его, очевидно, знают. Поскольку из дома Даррен выходил нечасто, а если и выходил, то вечером, своих соседей он помнил смутно. Да и не присматривался он к ним никогда особо. В большом доме несложно потеряться. Как и в большом городе. Раньше, когда Даррен жил с родителями, в их крошечном городке все знали друг друга, и не только в лицо и по имени — от любопытных глаз не укрывалось ничего. Личной жизни практически не существовало, только общественная. Все они тогда жили большой и относительно (в любой семье ведь бывают ссоры, верно?) дружной семьей. По-своему Даррену это казалось трогательным, хотя порой эти «дружеские отношения» заходили слишком далеко, раскрывали то, что должно было быть скрыто, задевали чувства слишком многих людей и приводили к скандалам, которые, будучи заключенными в столь ограниченном пространстве, выливались в грандиозные сражения, кругом кипели шекспировские страсти. Сейчас же Даррена вполне устраивало, что отношения с соседями не выходят за рамки любезно-отстраненных приветственных кивков и обмена ничего не значащими фразами.
