— Адочка Даниловна, никто из охранников не видел никакого молодого человека. Они клянутся, что сегодня в дом никого не впускали, потому что какое же они имеют право пропускать без вашего соизволения?.. Да никто и не просился. На территории и вне её всё спокойно, ничего подозрительного не наблюдается.
— Хорошо, иди. Вели стол накрывать, в беседке.
— Слушаюсь. Ещё будут приказания? — Ада только махнула рукой, и помощница быстро скрылась за дверью от греха подальше.
Какой длинный сегодня день. И сколько таинственных происшествий, имя которым неизвестность. Что может быть хуже самой неизвестности — страх неизвестности? А может, это самый милосердный и драгоценный дар — незнание того, что нас ждёт впереди? Говорят, что предопределённость во сто крат хуже, потому что неизвестность — всё-таки какая-то надежда на лучшее.
Но как быть с необъяснимым, которое пугает и настораживает?.. Только не Аду, уже много лет играющую в подкидного с нечистой силой. И не нужно семи пядей во лбу, чтобы угадать, кто же, в конце концов, победит. Всего лишь дело времени… Неужели её время уже пришло?! И только потому, что она захотела отхватить для себя кусочек семейного счастья? Не может быть!
В дверь постучали. Ада набрала в лёгкие больше воздуха, чтобы накричать на беспутную и надоедливую Тамару, вымещая на покорной помощнице накопившуюся злость, но ругательства замерли на устах.
На пороге стоял молодой человек. Он неуверенно переминался с ноги на ногу и исподлобья глядел испуганно на колдунью. Ада почувствовала, как на мгновение сердце её остановилось, превратившись в комок страха. Внезапно тонкогубый рот юноши скривился, словно от боли, невзрачное личико сморщилось, собрав на лбу неизвестно откуда взявшиеся морщины и превратив его чуть ли не в старичка. Молодой человек плакал. Плакал навзрыд, словно наказанный ни за что ребёнок.
«Какой же ты жалкий! И головёнка с редкими волосёнками непропорционально маленькая, и зубы слишком крупные, того и гляди вывалятся из полуоткрытого рта. Весь какой-то облезлый, неряшливый. На бомжа похож, — пронеслось в голове у Ады, а в сердце притаилась жалость. — И совсем ты не выглядишь устрашающе… Тогда с какого перепугу охрана впустила тебя в дом?! Завтра же рассчитаю этих разгильдяев. И в первую очередь Тамару, эту старую и выжившую из ума дуру. За то, что не бережёт мой покой».
— Так и будешь столбом стоять? В кресло садись! — приказала она, грозно оглядывая совсем потерявшегося от страха и застенчивости молодого человека, аккуратно присаживающегося на самый край кресла.
