Ты, Еремей, был отмечен старой обрядностью и для тебя она родная. Я не лишу тебя её, но повторю её. Я Крещу тебя, как когда-то твои родители Крестили тебя и ввели на тот Путь, с которого ты сошёл, — Олень осмотрелся вокруг. — Но в этом снежном лесу нет чистой воды, чтобы придать тебя Крещению, — Олень, вытянув шею, посмотрел наверх и, как будто выслушав что-то, от неведомого и неслыханного Еремею наблюдателя, сказал: — Хорошо. Я всё равно Крещу тебя.
Прозрачное, как белая марля, облако медленно растворилось на небесном своде и явило миру огненный шар северного солнца. Оно висело низко, чуть выше верхушек деревьев, но свет его всё также, как и летом, обширно распространялся по всей Сибири. Олень встрепенулся, длинная шерсть заиграла снежным блеском и потянул шею в сторону солнца. Как будто срывая с дерева сочный зелёный лист, Олень зубами сорвал с солнца кусочек ярко-сияющего огня. Когда Олень встал ровно, Еремей узрел большие глаза Великого существа, переполненные болью, но излучающие истинность и уверенность в правильности своего поступка. Голос Оленя всё так же чисто и ясно вещал в душу мужчины.
— Я люблю тебя, Еремей, как своё родное дитя, и ты возлюби меня, как отче любит ребёнка. Возлюби же, Еремей, и всех людей, как ты возлюбишь меня и детей своих. Помни, Еремей, что ты отче их, так же, как они отче твои. Не подымится у тебя сердце на то, чтобы обидеть отцов и детей своих. В любви есть добродетель, в любви есть свобода, Еремей.
Олень тяжёлым, но бесшумным шагом подошёл к мужчине. Еремей стоял на коленях в снегу, не отводя взгляда, он созерцал всё величие существа, что назвалось его сыном и его отцом. Небесное пламя обжигало нёбо Оленя, и из его ран текли красные струи крови. Большие густые капли горячей тёплой жидкости падали Еремею на голову и сгустками стекали по его лицу, затылку, спине. Часть оленьей крови просачивалась наземь, часть впитывалась в тело Еремея, окутывая мужчину ураганом неведомых ранее чувств.
Неосознанно, как в детстве, Еремей поднёс ко лбу три пальца и перекрестился. В его разуме более не было мыслей, которые должны были контролировать этот позыв, он сделал это так, как ему подсказывало нутро. Сердце Еремее окутало неведомое ранее пламя, оно сжигало всё, что ранее мешало мужчине дышать полной грудью, бежать во всю прыть, чувствовать то, что было нелогичным. Совсем без мыслей все вещи стали понятны, стали ясны многие абсурдности его ранней жизни, ненадобность многих слов и необходимость многих действий.
