Въ акваторіи Ледовитаго нарвалы обитаютъ, на Бѣломъ морѣ сказы про нихъ. Маслята въ банкѣ, маячные щиты на берегу. Тамъ брусника ягодой-горчинкой обсыпана. Пирога краюха съ клюквой на столѣ, посылкой омуль байкальскій (къ разнообразію).
Флуктуаціи. Кіоскъ «Справочная» и книга про огурцы съ кашей на витринѣ (съ картой).
Хвойныя успокаивали бы сильнѣе, не будь гомона емчужной очереди на лавкѣ подъ дверью.
Черезъ пару дней изъ санаторія обратно — гдѣ домъ подъ номеромъ двадцать семь, что возлѣ вокзала (тамъ тепловозъ въ тупикѣ и гантели въ углу). Зелень шишекъ, пауковъ каура. Берёзовый сокъ стаканъ за стаканомъ или «Саяны» въ напиткѣ.
— Но ты одиночка.
— Союзъ, мѣстоимѣніе, статусъ.
Бидонъ, въ деревенскомъ проулкѣ у колонки рычагъ изъ стороны въ сторону шатается, окатыши вокругъ и пауты. Во дворѣ телѣга со стекломъ молочныхъ бутылокъ. Куры скитаются по магистральной линіи пыли.
У этого Мира дѣйствительно есть свой замыселъ.
Говоримъ «герань» — подразумѣваемъ «журавельникъ». Журавельникъ — и звучитъ красиво, и, будто бы, цвѣтомъ бѣлъ.
Гераніевыя рощи цвѣта ціанъ, фіалокъ ковёръ до самаго универмага. На стеклѣ прилавковъ: вмѣстилище суроваго изыска — приклеенъ поролонъ къ бумажнымъ полоскамъ.
Вспомнить запахъ балконной олифы, запахъ досокъ пола усадьбы. Въ домѣ не прохладно, но и не іюль, что за окномъ.
Это сухая трава-тысячелистникъ, растеніе-подсолнухъ.
* * *
Ночь къ концу, на герани роса, король бубенъ на цвѣтахъ ея дѣвичьяго сердца. Оттѣнки лавра съ кухни (розсыпь перца горошкомъ въ сервантѣ; вилки гнутся), олифой липкой домъ покрытъ.
Полѣ подсолнуховъ, какъ встарь.
Растёртая зелень однолѣтнихъ цвѣтовъ… талый снѣгъ возлѣ конюшни, уткнувшаяся въ ладонь отличная кобыла, опилки и сегодняшняго дня прогулка по апрѣльскому лѣсу.
Въ креслѣ расположившись, взять въ руки «Правду». Въ комнатѣ тепло и влажно; влажная земля въ горшкѣ съ лимоннымъ деревомъ. Не на угляхъ, но электрическій самоваръ — экивокъ той эпохи; чай со слонами, чай изъ блюдца, рафинадъ.
