— Жмотничаешь!? Нычишь! Ну, достанется нам на двоих одна камера!
Лоснится вспотевшая кожа на шее.
— Кто вы?! — в ужасе лепечет Алексей.
Появляются милиционеры из уазика. Отковывают следователя от стола, куда-то его отводят.
Они спокойно и методично проверили рюкзак Алексея, прощупали всю одежду, просмотрели конспекты, долго вглядывались в его студенческий, а затем вдруг сказали, что он может идти.
— Но как же…
— Что?!
— Нет, ничего, — Алексей быстро запихал свои вещи в рюкзак и ринулся прочь.
Пошел дворами, из одной арки в другую, увидел впереди в просвете между домами оживленную улицу, вышел там же где его и забрали, в конце Старо-Невского проспекта. Почти у самого Московского вокзала.
Алексей посмотрел на вход в здание вокзала. Что-то внутри спросило:
— Может завалиться спать в зале ожидания или камере хранения.
Глянул на Невский, уходящий дальше по прямой за горизонты, потянуло туда.
— В ментовке побывал, до продажной женщины дотрагивался, от грязного бомжа, кто знает, сифилис подцепил. И это все? Приключений достаточно?
Неспешно бредут красавицы, ты в мгновение уже загипнотизирован волнующей пластикой их тел, мимо проезжают, вздрагивая басами из динамиков, дорогие машины, и приостанавливаются, а красавицы, как рыбы — кто-то тянет невидимую леску, бьются и сопротивляются, но не устоять против невероятной незримой силы и очарования мечты о будущем счастливом существовании в достатке и радости, только и надо, что поддаться на уговоры ухоженных наглых мужчин, сесть в машину, поехать в бар-суши, есть роллы из все той же рыбы, а дальше…
Зашумели в голове мысли о дрянной девочке Лене.
Замелькали перед глазами голые ягодицы Кирилла между раскинутыми в стороны её коленями, и отстраненный мутный взгляд её глаз, обращенных на Алексея, стоящего на пороге ее комнаты в общежитии, с букетом полевых цветов, купленным у бабули на пересечении Среднего проспекта и Пятой линии. Лена даже не заметила его тогда, или же просто играла с ним, как кошка с мышкой, когда уже на следующий день, как ни в чем ни бывало, поглаживала его по колену в аудитории на общей лекции, сверкала озорно глазами, была такой близкой и желанной, и вместе с тем, такой чужой, мерзкой, слизкой, вызывающей дрожь от омерзения, сводя его с ума.
Уже прошло несколько месяцев, как он порвал с дрянной девчонкой Леной, но она лезла ему в голову, возвращалась в снах, виделась в толпе, являлась в грезах. Он мечтал, что однажды она приползет на коленях и начнет просить у него прощения, и он простит её, но будет навечно выше её нравственно, в этом будет его власть и сила над ней, она будет боготворить его, ползать у его ног… Но он видел её в коридорах университета, в ней не было и капли раскаяния, она вовсю продолжала жить, словно Алексея, такого замечательного и святого, и вовсе не существовало. И тогда ему становилось очень жалко себя, он был готов расплакаться, огромных усилий ему стоило сдерживаться, чтобы не подбежать к ней, пасть в ноги, и, размазывая слезы, умолять, умолять, умолять…
