Я сидел на кухне и слушал радио. Постановку Гоголя. За окном темнота. В окне не разобрать ничего, только мое отражение в свете настольной лампы. Приемник был вытянутый и желтый. Я крутил колесико, настраивая волну. Гоголь потрескивал, как огонь в камине. В квартире было холодно. Я притащил из комнаты одеяло и закутался в него. Бабушка спала, охая и вздыхая во сне. На ней сидела кошка. Толи грела, толи грелась.
Мы постепенно обживались. Квартира была маленькой, к тому же захламленной всеми вещами, которые мы перевезли из старой квартиры. Так на кухне оказался мой письменный стол, он стоял вдоль стены в соседстве с холодильником. Я должен был делать уроки. Но дело не двигалось. Мне было тоскливо.
Наша старая квартира была в центре города, окна выходили на центральную площадь. А эта квартира в низком блочном доме, с холодными стенами и темным прямоугольным двором. Пустынным, чужим и тревожным. Мне ничего не нужно было в этом дворе, я всегда стремительно его пересекал, торопясь на остановку автобуса по дороге в школу. Под ногой хрустели одноразовые шприцы.
Хотелось есть. Я взял кусок хлеба и, посыпав его солью, отщипнул мякиш. Поставил чайник на плиту. Смотрел на голубую корону пламени. На кухне раковины не было. Прошлые хозяева сняли ее и забрали с собой, вместе со смесителем, трубы забили деревяшками. Воду в чайник нужно было набирать в ванной. Вода была другой, чем та, к которой я привык, с каким-то кислым запахом. Чая не было. Я налил в кружку кипяток, и так грелся.
После Гоголя, стали говорить о новой колонии на Луне. Я раскрыл учебник по физике. Но мне было не интересно. Полистал английский. Тоже нет. Стал читать. Заснул за столом.
Мы жили с бабушкой. Сперва родители оставляли меня у нее изредка. Потом уже к ним я ходил, как в гости. И никогда не ночевал у них. Уж больно им было не до меня. Скорее меня просто заслоняло всегда что-то. Я был, но не на переднем плане, а где-то на краю видимости, и это их устраивало. Они не хотели казаться хорошими родителями. Все было по-честному. Они ничего были мне не должны. И мне тоже не мешали жить. Стоило мне попросить денег, они никогда не отказывали, даже одалживали, если у них не было. Я быстро научился этим пользоваться. Только вот иногда мне казалось… это могло длиться даже несколько дней к ряду, я даже переезжал к ним, мама чистила картошку, жарила котлеты, отец закинул ноги на стол, рассказывал мне за кого болеть, а за кого не стоит в новом футбольном сезоне… я почти сразу верил, что все наконец-то налаживается… Но я приходил со школы, и уже с порога видел, что они опять задвинули меня на задворки. И хотя они с горящими от болезненной радости глазами смотрели на меня и даже разговаривали со мной, но взгляд проходил сквозь меня, и слова возвращали только пустоту. В этот момент внутри меня неслась выжигающая внутренности волна. Раз за разом. Снова и снова. Чистая гладкая поверхность скорчилась и потемнела.
