Свет фонарей яркий, большие хлопья снега облепили ветки, лежат шапкой на фонаре, и с его понурой головы капает, а перед его сияющим лицом они проносятся, как воспоминания. Я с удивлением подумал, что в этой старой квартире уже давно пора сделать ремонт, в первую очередь поменять двери, но едва ли у меня хватит денег хоть на что-либо. И если здесь прожили, ничего не меняя, сорок лет, то зачем и мне будоражить эти неподвижные отражения. Ведь не просто так замазал кто-то когда-то все щели пластилином. Может быть, из них дуло или лезли насекомые и мыши, и квартира наполнялась шелестом, шуршанием и невидимым движением. И люди здесь, словно, не жили, только лишь какой-то мальчик с худенькими ручками и ножками, спасающий мух, закрывая их в пустые спичечные коробки, сбегая через две ступеньки вниз по лестнице, вылетая из подъезда на улицу в безлюдный двор.
Эту собаку никогда не выгуливали. Она гадила на пороге. И доски пожелтели от ее мочи, которая так и высыхала. Собака убегала из дома. Ее ловили всем двором. Она, думая, что с нею играют, замирала, дожидалась, когда к ней приблизятся, и тогда отпрыгивала. В глазах ее была радость. Когда ее все же ловили, лупили и отправляли домой.
Собачье дерьмо рассыпалось от времени в желтый порошок.
Помню как, почему-то решил, что ты должна прийти ко мне. Я заметался по квартире, поднимая пыль и хватаясь за случайные предметы. Мне нужно было как-то не испугать тебя всем этим. Но я не знал к чему притронуться, чтобы не растерять все свои силы и вновь не наполниться отчаянием и, в итоге, безразличием. И тогда я сел в коридоре, закрыв все двери в комнаты, прямо напротив входа, зажег свет, сидел и ждал. Я до сих пор не могу понять, почему я так решил, что ты непременно должна прийти. Но тогда я не думал об этом. Я только счастливо улыбался, обхватив свои худые колени. Смеялся, отстраняясь от холодного носа глупой и такой же радостной собаки. Я проснулся утром. Тело затекло. Слабый свет с кухни впитывал в себя слабое электрическое освещение, наполняя коридор сумраком.
Одна комната полутемная, застывшая. В дальнем углу отсвечивал сломанный старый телевизор. Вдоль стены тянулся сервант с почти черными лакированными дверцами и стеклом, за которым пыльные полки. На противоположной стене висет ковер со стаей оленей, один из которых вскинул голову и застыл. Ковер до сих пор воняет клопами, как и диван под ним, где посередине прожжена ткань и торчат из дыры пружины и грязная вата. На этом диване раньше спал мой дядька, умерший от рака легких, захлебнувшийся собственной кровью.
