Я все больше и больше запутывался. Что происходит с этим миром? Почему так странно ведут себя люди. Андрюха пидорастит в день похорон отца. Дана посылает меня раз за разом, как по телефону, так и в школе, трется о руку Батизада, словно кошка, а он криво издевательски улыбится. Отец вернулся, но только и знает, что совать мне деньги, а сам блядствует и кутит, меня вообще не замечает.
— ДА, ПОШЛИ ВЫ ВСЕ В ЖОПУ! УРОДЫ!
Весна бродила у меня по венам, лишая покоя рассудка и сна. Настроение скрещивало минусы и ломало плюсы. У меня началось помешательство. Зеленый свет сочился у меня по венам. И я не мог себе позволить ни на один день напялить на себя узкие джинсы.
Ходил в одиночестве, пялился на задницы, и думал об этом весенним уродстве — всеми называемом — обострением.
Но знал, что рано или поздно это все закончится.
8.
Я закатил истерику прямо на перемене. Я вцепился ей в руку и не отпускал. Я рыдал. Молил её вернуться. Она кривила лицо. Брезгливо отнимала руку. Во время подоспел Батизад, впечатал мне кулак в лицо и пару раз пнул. Рассек мне кожу на подбородке. Айваров (Большого и Маленького) отпустили с уроков, они возили меня в больницу, накладывать швы. Ржали надо мной. А я был неразговорчив, но уже пришел в себя.
Естественно, после больнички мы нажрались в «Мелодии».
Я вернулся в тот день домой часов в одиннадцать. Протрезвевший, хмурый, измученный мыслями о Дане. Отец опять устроил дома глобальную попойку. Веселье было в самом разгаре. Отцовские дружбаны с женами и любовницами сотрясали сервант своими танцами под Аллу Пугачеву.
— Сын, иди сюда!
Я подошел к отцу, он тут же подгреб меня к себе.
— Таня, знакомься — мой сын.
— Привет! — Таня показала свои зубы, которые влажно сверкнули в электрическом свете, и, пьяно горя щеками, нырнула в потный клубок танцующих.
— Как тебе? — подмигнул мне отец.
Я лишь нахмурился и, высвободившись из-под его руки, ушел в свою комнату. Задвинул щеколду… Не мог заснуть от шума за стеной. Мне было некуда спрятаться. Грудная клетка ныла от тоски. Я смотрел в потолок на отсветы проезжающих по двору машин. Стало невыносимо. Все порывался встать, одеться и уйти слоняться по улицам. Но я лежал и пытался не думать ни о чем. Хотелось женщину.
Когда умерла мама, почти сразу в доме стали появляться разные женщины. Они дарили мне заводных обезьянок. Обезьянки играли на скрипках и ударяли в жестяные блюдца. Я садился на пол и заводил всех подаренных мне обезьянок. Их было много. Незнакомая тетя гладила меня по голове, я выворачивался, сидел хмурый и замкнутый. Знал точно, что и эта не задержится надолго. Они все пропадали, когда отец уходил в море.
