Как кошка смотрела на королей и другие мемуаразмы | страница 39



Крупный советский критик

Не только в романах, но и в жизни бывает так, что одна фраза изменяет биографию человека. В моей жизни такую фразу произнесла Мариэтта Омаровна Чудакова, причем произнесла походя и почти случайно. Дело было в 1983 или 1984 году. Издательство «Советский писатель» выпустило «роман-эссе» поэта и переводчика Льва Гинзбурга «Разбилось лишь сердце мое…». И мне заказали рецензию на эту книгу. Ну я и написала. Ничего особенно криминального в этой рецензии, думаю, не было. Но Мариэтта Омаровна отозвалась о ней (в разговоре не со мной, но мне потом пересказали) убийственной фразой: «Так можно стать крупным советским критиком». С тех пор я написала около полусотни рецензий – но только на литературоведческие и/или исторические книги. Сама люблю читать рецензии и поэтому считаю, что должна принимать посильное участие в процессе рецензирования. Но современные романы больше не рецензировала никогда. И крупным советским критиком не стала – к счастью. Фраза же Мариэтты Омаровны оказалась полна такой мощи, что из моей библиографии (которую я вообще-то, следуя папиному завету, веду по возможности тщательно) вытравился самый след этой рецензии. И где она была напечатана, я вспомнить не могу. Следа рецензии нет. Но фраза – фраза точно была!

Идентичность в каждый дом

В 1992 году мы с коллегами: Ольгой Гринберг, Ириной Стаф и Сергеем Зенкиным – получили от Издательства имени Сабашниковых предложение перевести книгу великого французского историка Фернана Броделя, которая в оригинале называется Identité de la France. Она состоит из двух томов (второй том – из двух частей), и у каждого тома свой подзаголовок: «Пространство и история», «Люди и вещи». Подзаголовки для перевода трудностей не представляют. А что делать с Identité? Написать на титульном листе книги, написанной притом очень легко, научно, но не скучно и без ученого занудства, «Идентичность Франции», в 1992 году казалось мне совершенно невозможным, и я – исходя из содержания книги – подумала, что логично было бы назвать ее «Что такое Франция?». Коллеги со мной согласились, и под этим названием она и вышла. Но теперь идентичность, что называется, вошла в каждый дом и слово это встречается практически в любой книге по «национальному вопросу», и не только. Как бы я поступила теперь? Не знаю. Но, если честно, «Что такое Франция?» мне все равно нравится больше.

Проверила по Национальному корпусу русского языка (в 1992 году такой возможности не было): все правильно. Все национальные, культурные и цивилизационные идентичности внедрились в русские тексты с середины 1990‐х годов, а до этого идентичность употреблялась, как правило, только в значении тождества чего-то с чем-то.