, чтобы мои любимые и глубоко мною уважаемые Жермена де Сталь или Дельфина де Жирарден не превращались в торговку с одесского привоза или клиентку запорожского парикмахера. А ведь мне встречались в современном русском переводе даже «мадамы» во множественном числе, причем мадамы эти были ни больше ни меньше как светские приятельницы и обожательницы Шатобриана. Что же касается мадам Мильчиной, то когда я впервые попала во Францию и там меня на полном серьезе стали называть Madame Milchina, мне стоило больших усилий понять, что это не глумление и что запорожская мадам Мильчина (ударение на первом слоге) не имеет ничего общего с парижской Madame Milchina (ударение на последнем слоге).
На пляже в Запорожской Сечи
Еще о запорожских словах. Запорожская топонимика различала Старый Днепр и просто Днепр. Днепр широкий, но течение в нем не очень сильное. Старый Днепр узкий, но течение в нем – в том месте, где он соединяется с просто Днепром, – такое сильное, что против него не выгрести даже взрослому мужчине. Между просто Днепром и Старым Днепром, стало быть, остров под названием Хортица (может быть, именно поэтому я так хорошо отношусь к марке водки «Хортица» и даже придумала для нее рекламный слоган «Хортица – не портится»?). Но как остров он не воспринимался, хотя однажды (или несколько раз?) мы с папой предпринимали «кругосветное путешествие» – оплывали его на лодке и на повороте из просто Днепра в Старый, в виду Днепрогэса, натолкнулись-таки на пороги и папа выгреб оттуда, как я теперь понимаю, с большим трудом, но я была маленькая и опасности не сознавала. Никто не говорил ни про остров, ни про Хортицу, говорили: пошли на пляж. Хортица – это был пляж на другом берегу Днепра, туда переправлялись на маленьком пароходике (что-то вроде парома, но этого слова не употребляли), находили там свое традиционное место, купались, плавали. Там я изобрела, наверное, единственное в жизни эффектное сравнение: по Днепру плавали большие, двух– или трехпалубные пароходы, носившие имена украинских писателей («Кропивницкий», «Нечуй-Левицкий» и проч.), мы даже примерно знали их расписание: когда кто мимо нас проплывет. И вот пароход уже скрылся из глаз, и только тут до берега доходит от него волна. Вот так же – пришло мне в голову – доходит вопрос в письме, посланном по почте. Спрашиваешь, например, у своего корреспондента, перестала ли у него болеть голова, – пока до него дойдет письмо с вопросом, он уже забудет, даст бог, что она у него болела. Сейчас, в пору мейлов и мессенджеров, сравнение работать перестало – хотя волны от пароходов, должно быть, докатываются до берега с прежней скоростью. Но самое главное не в этом, а в том, что «мой» запорожский остров Хортица с «пляжем» и купанием – это же был тот самый остров, на которой располагалась Запорожская Сечь! Но во времена моего детства этот мемориальный оттенок совершенно не акцентировался – до такой степени, что тождество моего «пляжа» с тарасбульбовской Сечью дошло до меня позорно поздно – в студенческие годы, когда я уже в Запорожье ездить перестала. А выходит, что все детство я провела в Запорожской Сечи???
