Он сидел в мастерской и делал первую в жизни куклу. Первую в жизни куклу, которая получит имя и которая напрочь сломает судьбу одному ублюдку. Он слышал о таком. Торговец живым товаром, авторитетная личность в известных кругах. Старая схема — покупка запуганной девушки или женщины, или юноши у мужа, кума, брата, свата — можно продать, кого угодно, если знать, кому, тех, фотографиями которых пестрят потом все социальные сети: «Помогите найти! Ставьте класс!», избиения, унижения, насилие и — героин. Все крайне просто. Все довольны. Клиенты, продавцы людей, поставщики героина, аптекари, отпускающие шприцы, животные, получающие деньги за превращение человека в навсегда сломанного раба.
Все, что будет нужно еще — это любое выделение этого человека, или его волосы, или ногти. В дело годится все. Лучше всего была бы кровь, но этот человек охотно ее лил, но, почему-то, всегда чужую кровь. Свою берег.
Куклы вуду, которых Рам насмотрелся на Гаити, тоже сработали бы, но более грубо и результат их действия был предрешен, нет, ему требовалась своя кукла, та, делать которые он научился в своем девяностошестичасовом сне. Работа почти ювелирная. Голова, черты лица, обряд дарования имени, да мало ли, что еще, скажем, включая даже подобие скелета — в этот раз ему был нужен именно скелет того человека. Рамон негромко гудел под нос какую-то песню и возился с первой в жизни куклой, любовно и бережно следуя врезавшимся в его память канонам нового знания. С куклой, выходившей из-под его темных, тонких пальцев, в мир выходил и новый человек.
Кукловод.
Так почему, все-таки, война? Война глупая, без шансов на победу в обозримом будущем? Вернуть слово утраченное значение? Чушь. Люди превратили слово «плохо» в мантру, в заклятье. Все они знают, что убивать за деньги плохо, красть у людей их деньги плохо, торговать наркотиками плохо, плохо резать людей на органы, плохо заставлять детей проституировать, плохо продавать людей в рабство, плохо все это покрывать за деньги и на правительственном уровне поощрять ту же торговлю наркотиками — да. Знают. Они говорят: «Плохо!» Чем чаще с экранов телевизоров и компьютеров их оповещают, что мир стал еще более зол, тем с большим равнодушием они произносят: «Плохо». Но в их «плохо» кроется старое, как мир: «Плетью обуха не перешибешь» — сказав «плохо», они выполняют свой гражданский долг. Черт с ним, с гражданским — если нет государства, нет и гражданства. Свой человеческий долг.
