Уловить куски зрительных образов, заключенных в генной памяти, мне удалось уже в самом первом опыте. Смутные, они мелькали передо мной скринами давней жизни, тут же теряясь в черноте забвения.
Но вот я удержал маховой промельк – и будто нарезанные кадры склеились в киноленту.
Приглушенный свет сочился сквозь мутные стеклышки, вделанные в свинцовые рамы, выделяя расписные своды и толстые витые колонны.
В резном кресле восседал пожилой мужчина в богатом кафтане. Его сухие нервные пальцы, унизанные перстнями, теребили бородку, а с бледного усталого лица не сходило жесткое выражение. Я сразу узнал его – по реконструкции Герасимова.
Это был он – «царь и великий князь Иоанн Васильевич всея Руси».
– Благодарю, Олександр, за угождение, – произнес царь неожиданно густым баритоном, вставая. – Чем немоществовал есми прежь сего, прошло.
– То не яз ослободил от пагубы, государь, – басок моего предка источал почтение, – а бога и пречистыя богородицы милость…
Иван Грозный усмехнулся в бороду, оценив изворотливость целителя, и вышел на крыльцо. Всё застил свет ясного дня.
Рынды, бояре и прочая знать толклись во дворе, а вдалеке, за почерневшим срубом баньки, вставала нарядная восьмигранная колокольня.
Я сразу узнал церковь Одигитрии на Печерском подворье. И тут «кинопленка» оборвалась – из солнечного сияния меня затянуло во тьму, и вынесло в сумрак квартиры Котова…
…Уголок губ дрогнул, провожая воспоминание. Обитай мой пра-пра-пра… в тогдашней Москве, меня бы все равно горячило любопытство – опричники, либерея, то, сё…
Но никакой таинственный флер не витал бы, подзуживая к поиску, да и омут моей «обычной» памяти не всколыхнулся бы, возвращая в прошлое. А ведь дед Семен однажды выхвалялся перед бабушкой: «Да мы из бояр! Да у нас во Пскове палаты стояли каменные!»
Я тогда еще и в школу не ходил, а уж древность рода меня точно не волновала. Но вот сейчас припекло.
А что, если старый проговорился, хлебнув лишку? Вдруг и в нем просыпалась генная память – и заводила в дом Олександра Гарина? И почему всякий раз, стоило мне погрузиться, я обязательно оказывался в «палатах»? Один лишь раз мне открылась иная с виду картинка – мой предок смотрелся в свое отражение на подрагивавшей воде, но и это оказалась старая долбленая бочка, враставшая в землю рядом с крыльцом.
Одно из двух – или целитель отчаянный домосед, или подсознание не зря притягивается к его месту жительства…
– Вон там! – воскликнула Рита. – Вон, в переулке!
