— Вам надо прикурить?
Я глянул и обнаружил, что верчу пальцами сигарету.
— Спасибо, нет. — Я сунул сигарету обратно в карман. — В конце разговора старушка упомянула мужчину. Где мы можем его найти?
Моя спутница вернула конверт, не поинтересовавшись его содержимым.
— Альфонс. Она много раз ссылалась на бакалейную лавку с красным навесом на рю Паве.
— Это далеко?
— На правом берегу, в Маре. Примерно в паре километров отсюда.
— Маре? Что это такое?
Шарлотта поставила передо мной тарелку с жарким, которое Дионн приготовила, прежде чем уйти на ночное дежурство в больницу, и села напротив меня за столик. Мои колени уперлись в ее, но она отмахнулась от извинений.
— Маре — это название района. Там… там живут евреи.
Я откинулся на спинку стула:
— В таком случае этот Альфонс может знать, связано ли исчезновение Оуэна с облавой.
— Только если он сам еще там, — тихо уточнила Шарлотта.
Перед тем как отправить в рот ложку с жарким, она подула на нее.
Есть мне не хотелось, но я себя заставил. Жаркое, пусть и не из баранины, напомнило мне каул,[15] который готовила моя мать. В любом случае эта пища была сытнее всего, что мне приходилось есть за последнее время. В животе поднывало, и я не знал точно, сотрясение мозга, голод или разочарование было тому причиной.
— В таком случае сегодня же я постараюсь его отыскать.
— Потерпите до завтра!
Я собирался возразить, но не успел.
— Такие расспросы небезопасны. Даже теперь. Поэтому старушка и не хотела признаваться, что знает вашего сына. Боялась, что мы из гестапо. Страх не проходит после нескольких парадов и речей. По ночам люди все еще боятся открывать двери незнакомцам. У нас больше шансов, если мы дождемся утра.
— Мы?
Она, не отрывая взгляда от тарелки, ела понемногу, как человек, привыкший к нехватке пищи.
— Вы не знаете города, не знаете языка. Я предлагаю вам свою помощь.
В этих рассудительных словах проскользнули нотки волнения. Я всмотрелся в лицо Шарлотты. Оно ничего не выражало, если не считать складки между бровей, выдававшей напряжение. Во мне зашевелилось смутное беспокойство, но она была права: в Париже мне не помешает проводник.
— Хорошо, предложение принято. — Я постарался сказать так, чтобы она ничего не заподозрила.
На улице за окном было тихо, но даже при полном безмолвии сон ко мне не шел.
Вставая, я с трудом смог сдержать стон. Голова и челюсть пульсировали от боли. Поясница ныла и затекла, несмотря на то что кровать, на которую уложила меня Шарлотта, была гораздо удобней койки в столярной мастерской старика, хотя и она не предназначалась для человека моего роста. Поначалу я отказался от кровати, но Шарлотта настояла, объяснив, что не раз коротала ночи на диванчике у Дионн, а мне тот едва ли подойдет.
