Она хмурила брови, а когда наклонялась ко мне, обмакивая тряпочку и протирая кровь вокруг ссадины у меня на виске, я чувствовал свежий запах мяты.
— Вы — американка.
Шарлотта быстро глянула мне в глаза и тут же вернулась к своей работе. Она улыбнулась, и вновь ее лицо преобразилось, озаренное каким-то внутренним светом:
— Ну да.
Она отодвинулась, осмотрела мое лицо и потянулась к сумке. Дионн вновь заговорила по-французски, Шарлотта вырезала кривыми медицинскими ножницами квадрат из марли и передала остатки подруге. Затем выбрала из коробки с лекарствами ампулу с йодом, отломила кончик и вытряхнула содержимое на ватный тампон. Приложив к ране йод, Шарлотта закрыла ее марлей, ловким привычным движением оторвала кусок пластыря, чтобы закрепить повязку, и, расправив его, снова взглянула на меня:
— Как ваше зрение?
— Иногда все расплывается.
— Не тошнит? Голова не кружится?
Я начал было кивать, но потом передумал:
— Так и есть.
Забрав тазик с окрасившейся в розовый цвет водой, Шарлотта удалилась в ванную комнату. Ко мне подошла Дионн с двумя компрессами из листьев окопника, завернутых в марлю.
— Подержите вот это. — Она приложила компресс к моей распухшей челюсти. — Теперь наклонитесь вперед. — Хозяйка закатала мне рубашку и закрепила с помощью пластыря второй — на пояснице, в месте ушиба.
На меня пахнуло чистым свежим ароматом окопника.
— Ну, что опять случилось?
Моя мать распрямилась, прилепив компресс с окопником к шишке на лбу Оуэна, и вытерла руки о фартук.
— Билли Хьюз набросился на новенького, как черт.
— Следи за языком, Оуэн, — осадила его моя мать.
— Но ты же знаешь, это так и есть, mamgu.[9]
Мать уставилась на меня, и ее взгляд говорил, что хотя она и порицает поведение внука, но согласна с ним.
Я сдержал улыбку.
— Ну и?..
— Ну, и я его остановил.
Я глянул на костяшки его пальцев — гладкие и невредимые, — затем почесал в затылке и, выдвинув стул из-под стола, сел рядом с сыном.
— Ты снова позволил ему отлупить себя.
Оуэн понурил голову:
— Не позволил.
— Но и сдачи не дал?
— Нет… — едва слышно ответил он.
Я согнулся, положив локти на колени.
— Machgen i…[10]
— Я больше других ребят, nhad.[11] Я должен быть осторожным.
— Да знаю я. Но стоило бы поставить Билли на место.
— Не хочу никому причинять боль.
Я взъерошил сыну волосы и наклонил голову, чтобы заглянуть ему в глаза. В свои шестнадцать он был уже таким взрослым и в тоже время еще совсем ребенком.
— У тебя чуткое сердце, и я горжусь тем, что ты у меня такой добрый.
