— Как стемнеет, мы сможем зажечь его.
Мы погрузили немца на носилки и принесли в церковь. Отто всю дорогу семенил впереди нас.
— Так значит, он — служебный пес? — Пока мы карабкались по рассыпанным камням, голос у Шарлотты был запыхавшийся, но она ни разу не замедлила шаг.
Пудель проворно преодолел завалы и устремился к развалинам нефа.
— Так и есть, готов поспорить.
Мы уложили раненого в угол на клирос. Глаза у него были открыты, но взгляд застыл. Он попытался сфокусироваться на Шарлотте:
— Анализе… — Немец вздохнул и опустил веки, продолжая обращаться к привидевшейся ему женщине, пока сознание не покинуло его и он не умолк.
— Не понимаю, почему вы пытаетесь спасти этого типа.
Мы вместе вернулись к грузовику, чтобы забрать саквояжи и постели. Шарлотта обездвижила автомобиль.
— Я его не спасаю.
— Но…
— Спасти его невозможно. Он умирает. Это вопрос времени. Странно, что он до сих пор жив.
Она повернулась ко мне. Брови ее насупились, голос звенел:
— Но он же враг!
— Так и есть. Но я не мог оставить его на произвол судьбы, Шарлотта, заслужил он или нет… Не мог обречь на смерть среди диких зверей, которые начали бы пожирать его живьем.
Она вздохнула и потерла лоб, глядя куда-то в сторону.
Я снова заговорил:
— Я понимаю, что вы злитесь, и…
— Я не злюсь. Мне страшно. Возьмите это, а я заберу постели.
Я принял вещи и провожал Шарлотту взглядом, пока она шла через испещренный солнечными зайчиками луг. Свет и тень играли с ней в свою игру. А потом она исчезла в развалинах церкви.
Пока Шарлотта занималась с ящиками в апсиде, я поставил в чаще силки и поймал пару кроликов и куропатку. Освежевав дичь, я, уже в сумерках, зажарил ее на костре. Потом мы принялись за ужин, не обделяя и Отто, который брал пишу с большой осторожностью, но поедал с энтузиазмом.
Очнулся немец.
Я приподнял его повыше, подложив под голову два одеяла.
— Danke, danke. Ich heisse Wilhelm.[25] — Он ткнул себя большим пальцем в грудь. — Вильгельм.
— Вильгельм?
— Ja.[26]
— Рис.
Молодая женщина дотронулась до моего плеча, я обернулся, и она протянула мне фляжку.
— Он, наверное, хочет пить. — Она кивнула в сторону раненого и улыбнулась, хотя и натужно. — Чарли. — Потом посмотрела на меня, и ее улыбка заметно смягчилась и потеплела. — Но можно Шарлотта.
Немец пил неряшливо, разбрызгивая воду по подбородку. Мы притворялись, что не замечаем, как она стекает и скапливается в зияющей дыре у него в животе.
— Скоро ночь, — прошептала моя спутница, глядя на пустые арки окон. Солнце заваливалось за горизонт, окрашивая небо последними кроваво-красными и бордовыми лучами. Вскоре прохладный бальзам лунного света успокоит боль от его ухода. — Когда-то это, вероятно, была прекрасная церковь.
